Жанна д'Арк - читать онлайн книгу. Автор: Марк Твен cтр.№ 79

Выбрав место для своей артиллерии, Жанна начала обстреливать сильный редут, прикрывавший ворота Сент-Оноре. Около полудня, когда укрепление было уже в значительной степени разрушено, затрубили атаку, и крепость была взята штурмом. Тогда мы двинулись дальше, чтобы осадить ворота, и несколько раз устремлялись к ним сомкнутыми рядами. Жанна, сопровождаемая знаменем, вела атаку. Облака удушливого дыма окутывали нас со всех сторон. Над нами и на нас падали метательные снаряды, как частый град.

В разгар последней атаки, которая наверняка открыла бы нам ворота Парижа и, вместе с тем, — всей Франции, Жанна была ранена стрелой из арбалета, и солдаты наши мгновенно подались назад, охваченные почти паническим страхом, — ибо что могли они делать без нее? Она ведь олицетворяла собой армию.

Лишившись возможности сражаться, она, тем не менее, отказалась отступать и просила опять идти на приступ, говоря, что теперь мы непременно победим; и боевой огонь загорелся в ее глазах, когда она добавила: «Я возьму Париж теперь же или — умру!» Ее пришлось увести насильно, и это было выполнено Гокуром и герцогом Алансонским.

Но настроение ее было приподнятым. Беспредельный восторг одушевлял ее. Она сказала, чтобы ее на другое утро принесли к воротам и через полчаса Париж будет принадлежать нам бесспорно. Она сдержала бы свое слово. В этом нельзя сомневаться. Но она забыла об одном — о существовании короля, который был тенью презренного ла Тремуйля. Король запретил идти на приступ!

Дело в том, что как раз в это время прибыл новый посол герцога Бургундского и опять затевались тайные плутни.

Надо ли мне говорить вам, что сердце Жанны надрывалось? Страдая от раны и от сердечной боли, она мало спала в эту ночь. Несколько раз часовые слышали глухие рыдания, доносившиеся из темной комнаты, где лежала она, и многократно раздавались там скорбные слова: «Победа была возможна!.. Победа была возможна!» — больше она ни о чем не говорила.

Через день она с трудом поднялась с постели, окрыленная новой надеждой. Д'Алансон перебросил мост через Сену, вблизи Сен-Дени. Быть может, ей удалось бы перейти по этому мосту и напасть на Париж с другой стороны? Но король о том проведал и приказал разрушить мост! Мало того: он объявил, что поход окончен! Не остановившись и на этом, он заключил новое — и весьма продолжительное — перемирие, по условиям которого он покидал Париж непотревоженным и невредимым и удалялся к берегам Луары, откуда пришел!

Жанна д'Арк, ни разу не побежденная врагом, потерпела поражение со стороны своего же короля. Однажды она сказала, что в своем деле она ничего не боится, кроме предательства. Теперь предательство нанесло первый удар. Она повесила свои белые доспехи в королевской базилике в Сен-Дени и, явившись к королю, просила освободить ее от служебных обязанностей и отпустить домой. Она поступила мудро, как всегда. Ибо кончилось время великих задач и широких военных замыслов; по истечении срока перемирия война должна была смениться рядом случайных и незначительных стычек; такая работа была по плечу и второстепенным военачальникам и не нуждалась в руководящих указаниях великого военного гения. Но король не соглашался отпустить ее. Перемирие не распространялось на всю Францию; некоторые французские крепости нуждались в надзоре и охране; королю могла понадобиться помощь Жанны. В действительности же ла Тремуйль желал удержать ее там, где он мог ей мешать и досаждать.

Но вот снова явились Голоса. Они говорили: «Останься в Сен-Дени». Объяснения не было. Они не сказали почему. То был глас Божий, и он заглушил приказ короля: Жанна решила остаться. Однако ла Тремуйль испугался этого. Нельзя было предоставить самой себе такую грозную силу, как она. Она наверно разрушит все его планы. Он убедил короля прибегнуть к насилию. Жанна должна была покориться, — потому что она была ранена и беспомощна. На Великом суде она показала, что ее удалили против ее воли и что, если б она не была ранена, этого не привели бы в исполнение. Ах, она была сильна душой — эта слабая девушка! Она могла бы бросить вызов всем сильным мира и вступить с ними в бой. Мы никогда не узнаем, почему Голоса повелевали ей остаться. Мы знаем только, что если бы она имела возможность повиноваться, то история Франции сложилась бы не так, как она теперь записана в книгах. Да, это мы знаем.

13 сентября наша опечаленная, приунывшая армия повернулась к Луаре и двинулась в путь — без музыки! Да, подробность эта была замечена всеми. То было похоронное шествие; именно так. Продолжительное, тоскливое похоронное шествие, не сопровождавшееся ни единым радостным возгласом. Во время пути друзья смотрели на нас сквозь слезы, враги встречали нас смехом. Наконец дошли мы до Жиана — до того места, откуда меньше трех месяцев назад начался наш блестящий поход в Реймс; тогда развевались знамена, играла музыка, и наши лица светились гордым воспоминанием о Патэ, а толпы народа ликовали, встречали нас славословиями и провожали благочестивым напутствием. Теперь же шел унылый осенний дождь, день был сумрачен, небеса печальны, зрителей было немного, и единственным приветствием были слезы, молчание и скорбь.

Потом король распустил это благородное героическое воинство; знамена были свернуты, оружие сложено: позор Франции был довершен. Ла Тремуйль получил венец победителя; Жанна д'Арк, непобедимая, была побеждена.

Да, я сказал правду: Жанна держала в руках Париж и Францию и попирала пятой Столетнюю войну, но король заставил ее разжать пальцы и сдвинуть стопу.

После того месяцев восемь ушло на скитанья с королем, с его советом и с его веселым, щегольским, пляшущим, любезным, шутливым, поющим серенады и развлекающимся двором — скитанья из города в город и из замка в замок; такая жизнь нравилась нам, членам личной свиты, но Жанне была не по душе. Впрочем, она только видела эту жизнь, но не принимала в ней участия. Король искренне старался сделать Жанну счастливой и проявил в этом случае крайне ласковую и неизменную заботливость. Все остальные должны были нести на себе тяжелую цепь строгого придворного этикета, но она была свободна, она пользовалась особыми правами. Один раз в день она должна была принести дань учтивости, сказав королю любезное слово, — и больше от нее ничего не требовали. Само собой понятно, она сделалась отшельницей и целыми днями горевала в отведенных ей палатах; размышления и молитвы скрашивали ее досуг, а составление отныне несбыточных военных планов служило ей развлечением. В воображении своем она отправляла отряды войск из разных пунктов с таким расчетом предположенных расстояний, сроков, даваемых каждому отряду, и условий местности, чтобы все части войск встретились в наперед заданный день или час и немедленно соединились для начала сражения. То была ее единственная игра, единственная отрада, облегчавшая ей бремя печали и бездействия. Она занималась этой игрой целыми часами, как иные занимаются игрой в шахматы; она увлеклась игрой и таким образом отдыхала умом и исцелялась сердцем.

Конечно, она не жаловалась. Это было не в ее нраве. Она принадлежала к тем, что умеют страдать безмолвно. Но… все-таки она томилась, как запертый в клетку орел, и тосковала по вольному воздуху, по горным высотам, по диким красотам мятежной стихии.