Жанна д'Арк - читать онлайн книгу. Автор: Марк Твен cтр.№ 112

— Но ведь ты обещала и поклялась, что никогда не станешь больше носить мужскую одежду.

Я с напряженным вниманием прислушивался, что она ответит на это. И ответ ее вполне совпал с моими ожиданиями. Она сказала совершенно спокойно:

— Никогда не собиралась клясться и не давала сознательной клятвы, что откажусь от мужской одежды.

Я так и думал, я был уверен, что она в четверг говорила и действовала бессознательно, и ее ответ подтвердил мое предположение. Жанна продолжала:

— Но я имела право снова надеть это платье, потому что данных мне обещаний не исполнили, а мне было обещано, что я могу посещать обедню и причащаться и что меня освободят от этих цепей, между тем как они не сняты до сих пор.

— Все равно, ты отреклась, и обещание не носить мужской одежды было оговорено особо.

Тогда Жанна протянула этим бесчувственным людям руки в тяжелых оковах и грустно сказала:

— Лучше смерть, чем это. Но если цепи эти будут сняты, и если мне можно будет ходить к обедне, и если меня поместят в заточении, где ко мне будет приставлена женщина, то я буду добрая и исполню все, что вы сочтете нужным.

Кошон презрительно поморщился. Блюсти договор, который заключен с ней? Исполнить условия? Чего ради? Предложение условий — мера временная; она годилась, пока это было выгодно; но она уже сослужила свою службу, надо придумать теперь что-нибудь более свежее и полезное. Возвращение к мужской одежде могло пригодиться для всевозможных целей, но, быть может, Жанна сама проговорится о чем-либо, помимо этого рокового проступка. И вот Кошон осведомился, говорили ли с ней Голоса после четверга, — и при этом он напомнил ей о ее отречении.

— Да, — сказала она.

И из ее слов выяснилось, что Голоса говорили с ней об отречении — рассказали ей об этом. Она еще раз чистосердечно подтвердила божественность источника своего вдохновения, и по ее спокойному лицу было видно, что она никогда не отрекалась от этого сознательно. Таким образом, я еще раз убедился, что она сама не замечала того, что происходило в четверг на помосте. В заключение она сказала: «Мои Голоса заявили, что я поступила очень нехорошо, признав свои деяния преступными». Потом она вздохнула и добавила простодушно: «Но меня принудила к этому боязнь огня».

То есть боязнь огня заставила ее подписать бумагу, содержания которой она тогда не поняла, но понимала теперь, благодаря откровению Голосов и указаниям самих преследователей.

Она была теперь в здравом уме; утомление прошло; вернулась ее отвага, а вместе с ней — врожденная преданность истине. Она смело и спокойно говорила правду, зная, что этим она отдает свое тело тому самому огню, который казался ей столь ужасным.

Ее ответ был пространен, вполне чистосердечен, вполне свободен от каких-либо умалчиваний или полупризнаний. Я слушал и содрогался; я чувствовал, что она произносит свой смертный приговор. И бедный Маншон тоже понял это. И на полях отчета он приписал:

Responsio mortifera

Роковой ответ. Да, все присутствующие знали, что это роковой ответ. Жанна замолчала, и воцарилась тишина, какая бывает в комнате тяжко больного, когда сидящие у смертного одра глубоко вздыхают и тихо говорят друг другу: «Все кончено».

Здесь тоже все было кончено. Но через несколько мгновений Кошон, желая поставить последнюю заклепку, задал такой вопрос:

— Продолжаешь ли ты верить, что твои Голоса принадлежат святой Маргарите и святой Екатерине?

— Верю в это, как и в то, что они посланы Богом.

— Но на подмостках ты отреклась от них?

Тогда она ясно и напрямик заявила, что она никогда не имела намерения отречься от них и что если — подчеркиваю это если — «если она в тот раз от чего-либо отреклась, то это сделано ею из боязни огня, и является искажением истины».

Видите, опять. Очевидно, она не ведала тогда, что творила, и только потом узнала от этих людей и от своих Голосов.

Следующими словами, в которых прозвучала усталость, Жанна закончила эту мучительную сцену:

— Я предпочла бы сейчас же отправиться на казнь; дайте мне умереть. Я не могу переносить этот плен.

Душа, рожденная для солнечного света и простора, так рвалась на свободу, что готова была принять ее в какой угодно форме, хотя бы под видом смерти.

Некоторые судьи покинули залу, взволнованные, опечаленные. Не таково было настроение остальных. На дворе замка мы нашли графа Варвика с сотней англичан — они нетерпеливо ждали новостей. Кошон, лишь только увидел их, крикнул, — смеясь, — подумайте, кем надо быть, чтобы смеяться, погубив беспомощную бедную девушку:

— Будьте спокойны, с ней дело покончено!

Молодости свойственно впадать в полное отчаяние; так было с Ноэлем и со мною. Но с другой стороны, надежды молодежи легко возрождаются, и это свойство также отразилось в смене нашего настроения. Мы вспомнили о смутном предсказании Голосов и говорили друг другу, что победоносное спасение должно явиться «в последнюю минуту». Именно теперь настало последнее мгновенье; именно теперь сбудется пророчество — придет король, придет Ла Гир, а с ними наши ветераны, а за ними — вся Франция! И мы снова ободрились, и нам уже слышалась эта волнующая музыка боевых кликов, бряцающего оружия и воинственного натиска, и нам уже грезилось, что дорогой пленнице возвращена свобода, что цепи ее раскованы и что она снова взяла меч.

Но и этот сон рассеялся. Поздно ночью пришел Маншон и сказал:

— Я только что из тюрьмы; и у меня к тебе есть поручение от этой бедной девушки.

Поручение ко мне! Будь он повнимательнее, он, вероятно, узнал бы, в чем дело, узнал бы, что мое равнодушие к пленнице — притворно. Ведь я был застигнут врасплох, и я так сильно был взволнован и превознесен оказанной мне честью, что не мог скрыть своих чувств.

— Поручение ко мне, ваше преподобие?

— Да. Она обращается к тебе с просьбой. Она сказала, что заметила молодого человека, моего помощника, и что у него доброе лицо; не согласится ли он оказать ей услугу? Я ответил, что уверен в твоем согласии, и осведомился, в чем именно должна состоять услуга. Она сказала: письмо, не напишешь ли ты письмо к ее матери? Я сказал: конечно. И добавил, что сам я исполнил бы это с радостью. Но она возразила: нет, вам и так приходится много работать, и она полагает, что молодой человек охотно выведет ее из затруднения — сама она писать не умеет. Тогда я послал было за тобой, и ее печальное лицо просветлело. Бедная, одинокая, — она обрадовалась, как будто ожидала свидеться с другом. Но мне не разрешили. Я сделал все, что от меня зависело, но отдан строжайший приказ не допускать в тюрьму никого, кроме должностных лиц; как и раньше, только должностные лица могут говорить с ней. И я вернулся и сообщил ей о неудаче, — она вздохнула, и ее лицо снова опечалилось. А вот о чем она просит написать ее матери. Послание довольно странное, и мне оно совершенно непонятно, но она говорит, что мать поймет. Ты должен «передать ее семье и деревенским друзьям горячий любовный привет и сказать, что спасения не будет, потому что в этот вечер ей было видение Древа — в третий раз на протяжении года».