Другая статья говорит, что Жанна выставляет себя совершенно безгрешной. Она ни разу не утверждала этого.
Другая статья считает грехом ношение мужского платья. Если бы это и было грехом, то Жанна имела право совершить его, опираясь на высокий авторитет католического духовенства, в лице реймского архиепископа и суда в Пуатье.
Десятая статья негодовала на Жанну за ее «ложное утверждение», будто святая Екатерина и святая Маргарита говорят по-французски и сочувствуют французской политике. Двенадцать статей предполагалось сначала отправить на утверждение ученых докторов богословия, стоявших во главе парижского университета. Они были переписаны и вполне закончены к вечеру 4 апреля. Тогда Маншон опять отважился на смелый поступок: он написал на полях документа, что многие из этих двенадцати статей совершенно извращают показания Жанны и придают им обратный смысл. Это обстоятельство, конечно, не могло иметь значения для членов парижского университета, не могло повлиять на их решение или расшевелить их человеческие чувства (которых у них, вероятно, не было вовсе, особенно — когда дело шло о политике, как в данном случае), — но, тем не менее, доброго Маншона нельзя не похвалить за его смелость.
На другой день, 5 апреля, двенадцать статей были посланы в Париж. После полудня в Руане началось сильное брожение: возбужденные толпы народа запрудили все главные улицы, ожидая новостей, так как разнесся слух, что Жанна д'Арк смертельно больна. Действительно, все эти бесконечные заседания суда измучили ее окончательно, и она заболела. Главари английской партии были озабочены не на шутку, потому что, если Жанна умрет, не дождавшись церковного осуждения, и сойдет в могилу, не получив позорного клейма, то жалость и любовь народа обратят в мученичество ее незаслуженные страдания и смерть и загробная слава ее имени затмит во Франции ту славу, которой Жанна пользовалась при жизни.
Граф Варвик и английский кардинал (Винчестер) поспешили в замок и немедленно отправили за врачами гонцов. Варвик был жестокий, грубый, суровый человек, не знавший жалости. Больная девушка лежала в своей железной клетке, закованная в цепи, — и кто решился бы сказать при ней грубое слово? Однако Варвик, ничуть не стесняясь ее присутствия, заявил врачам напрямик:
— Смотрите же, ухаживайте за ней хорошенько. Король Англии вовсе не желает, чтоб она кончила естественной смертью. Она дорога ему, потому что он дорого за нее заплатил, и он не позволит ей умереть иначе, как на костре. Итак, знайте: вы должны ее вылечить во что бы то ни стало.
Доктора спросили Жанну, от чего она заболела. Она сказала, что епископ бовэсский прислал ей к столу рыбы и что этим, вероятно, объясняется ее недуг.
Тогда Жан д'Этивэ напал на нее, начал ее упрекать и осыпать бранью. Он, видите ли, понял, что Жанна обвиняет епископа в намерении отравить ее; а это ему вовсе не нравилось, так как он был один из самых преданных и бесчестных рабов Кош она и он пришел в бешенство, когда Жанна оскорбила его повелителя в присутствии этих могущественных английских вельмож, которым ничего не стоило бы погубить Кошона, если бы они убедились, что он замышлял при помощи яда избавить Жанну от костра и таким образом обесценить всю ту выгоду, которую они надеялись получить, перекупив пленницу у герцога Бургундского.
Жанна была в сильной лихорадке, и врачи предложили сделать кровопускание. Варвик сказал:
— Будьте только осторожны: она хитра и способна убить себя.
Он намекал, что ради избавления от костра она может сорвать повязки и истечь кровью.
Во всяком случае, врачи сделали ей кровопускание, и после того ей стало легче.
Впрочем, ненадолго. Жан д'Этивэ не мог усидеть на месте: он был слишком раздосадован и разозлен тем подозрением, которое проскользнуло в словах Жанны. Вечером он вернулся и кричал на нее так долго, что жар возобновился.
Варвик, проведав об этом, конечно, пришел в ярость. Еще бы: из-за чрезмерного усердия какого-то дурака добыча, того и гляди, ускользнет из рук! Варвик наградил Жана д'Этивэ великолепным проклятием — великолепным в смысле силы, а не изящества, если верить отзыву благовоспитанных людей, — и после того этот несносный выскочка притих.
Больше двух недель проболела Жанна, потом ей стало лучше. Она была еще очень слаба, но могла все-таки без опасности для жизни вытерпеть легкую травлю. Кошон решил, что время как раз благоприятствует. И вот он, созвав нескольких докторов богословия, навестил ее темницу. Маншон и я отправились вместе с ними, чтобы вести отчет, — то есть записывать все, что выгодно Кошону, и опускать остальное.
Внешность Жанны горестно поразила меня. Я увидел какую-то тень! Мне даже не верилось, что это слабенькое созданье с грустным личиком была та самая Жанна д'Арк, которая так часто на моих глазах неслась во главе своих войск, вдохновенная, страстная, неустрашимая среди пушечных молний и грома, неуязвимая под смертоносным дождем. При виде ее сердце мое так и заныло.
Однако Кошон был безучастен. Он опять произнес свою бесстыдную речь, проникнутую лицемерием и коварством. Он сказал Жанне, что некоторые из ее ответов, по-видимому, идут вразрез с учением религии и что, принимая во внимание ее необразованность и незнакомство со Священным Писанием, он привел с собой нескольких мудрых и добрых мужей, которые помогут ей своими советами, если она пожелает.
«Мы — служители Церкви, — сказал он, — и наша добрая воля, равно как и наше призвание, повелевает нам позаботиться о спасении твоей души и твоего тела; и мы обязаны приложить к сему все наши силы, как если бы мы трудились на пользу нашего ближайшего родственника или — ради нас самих. Поступая так, мы следуем примеру Святой Церкви, которая всегда готова воспринять в лоно свое заблудшую овцу».
Жанна поблагодарила его за эти слова и сказала:
— Недуг мой, кажется, грозит мне смертью; если Господу угодно, чтобы я умерла здесь, то прошу дать мне разрешение исповедаться и приобщиться Тела моего Спасителя и прошу похоронить меня по-христиански.
Кошон подумал, что ему наконец есть на что опереться: ослабевшее тело Жанны страшилось непокаянной кончины и мучений ада. Теперь-то будет надломлена эта непокорная душа! И вот он сказал:
— Если ты желаешь причаститься, то ты должна поступить по примеру всех добрых католиков — подчиниться церкви.
Он с нетерпением ждал ответа Жанны; но оказалось, что она и не думает сдаваться и продолжает стоять около своих пушек. Она отвернулась и произнесла утомленно:
— Мне больше нечего сказать.
Кошон начинал сердиться; он угрожающе возвысил голос и заявил, что чем ближе опасность смерти, тем больше Жанна должна думать об искуплении грехов; и он снова сказал, что просьба ее не будет исполнена, если она не подчинится церкви. Жанна ответила:
— Если я умру в тюрьме, то прошу вас, не оставьте меня без христианского погребения; если же вы в этом отказываете, то я полагаюсь на милосердие Спасителя.
Некоторое время разговор продолжался в этом же роде; потом Кошон снова, и весьма настойчиво, потребовал, чтобы она подчинила себя и все свои деяния решению церкви. Его угрозы и крики не привели ни к чему. В ослабевшем теле была душа живая — душа Жанны д'Арк; и в глубине этой души зародился тот непоколебимый ответ, который был столь знаком и ненавистен этим людям: