Тиберий Гракх - читать онлайн книгу. Автор: Александр Немировский cтр.№ 78

Цицерон тяжело опустился в курульное кресло. Он даже не заметил, как исчез из курии Катилина. Давали себя знать напряжение последних дней и бессонница. Ораторы поднимались со своих мест один за другим. Они, как попугаи, следовали за его версией, повторяя те же слова: «поджог», «резня». Катилина исчез. Остался миф, созданный его, Цицерона, воображением. И он был самому создателю уже неинтересен. А выступит ли Катон? Займет ли он позу своего прославленного предка цензория, всегда шедшего против течения?

Но вот в курии взметнулась рука Катона и послышался его голос. Цицерон мгновенно повернул голову к левому углу курии, где совсем недавно гаруспик повторял формулу, давно уже навязшую в зубах. Теперь там за одной из колонн примостился Тирон. Цицерон встретился с ним взглядом, и теперь он уже спокоен. Тирон запишет речь Катона слово в слово значками, изобретенными им, Марком Туллием Цицероном, консулом шестьсот девяносто первого года от основания Рима. «Интересно, будут ли знать через тысячу лет обо мне как о консуле, одолевшем Каталину, или имя мое станет рядом с именами изобретателей древних письмен Кадмом и Паламедом?» – думал Цицерон, и сердце его переполнялось гордостью.

На заре попутный ветер сменился встречным. Море стало белым от пенных гребней волн. Тревожно звенели туго натянутые канаты. Выйдя на палубу, Публий Клавдий Пульхр ^[88] схватился за мачту и, балансируя, прошел к носу, где уже стояли его легаты. С нетерпением он вглядывался в очертания берега, разыскивая мыс с раздвоенной вершиной. Как было ему известно, он ограждал с севера гавань Дрепан ^[89], где находился большой карфагенский флот. «Пуны, наверное, сейчас спокойно дрыхнут, не ожидая моего появления, – думал консул. – Могут ли они ожидать, что после потерь под Лилибеем ^[90] я решусь помериться с ними силами? Сейчас самое главное – подойти так, чтобы в бой вступили сразу все корабли. А тут еще этот ветер, который может нарушить строй…»

Кто-то коснулся его плеча.

– Авгур просит разрешения вынести кур, – сказал один из легатов.

Консул недовольно поморщился:

– Пусть выносит!

Командуя легионами в качестве претора, Клавдий Пульхр спокойно воспринимал присутствие авгура с его клеткой. Да и сам он подчас вглядывался в небо в надежде, что в нужном направлении пролетит орел или ястреб и можно будет подбодрить воинов словами: «Боги сулят нам победу!» Но на корабле куры его раздражали. Помещение авгура находилось рядом с его каютой. У него была привычка читать ночью при светильнике, когда же он к утру засыпал, его будил петух, горластый, как глашатай. Ему казалось, что мерзкая птица чувствует себя на его корабле начальником и не считается с тем, которому вручена судьба Рима.

Но вот и авгур со своей клеткой. Он поставил ее у ног консула и присел перед нею на корточки. Клавдию сразу бросился в глаза петух. Рыжий, с крючковатым клювом, он живо напомнил консулу одного из пунов, который со стены Лилибея выкрикивал ругательства на своем гортанном языке и грозил Клавдию кулаком.

Авгур открыл дверь клетки и бросил корм. Куры испуганно прижались к медным прутьям, петух же выступил вперед и дерзко прокукарекал. Авгур произнес нежным голосом: «Цып! Цып!» Петух же обратился к нему задом и выпустил струю помета.

– Не клюют! – проговорил авгур обреченно.

– Должно быть, нажрались, – заметил консул.

– Не клюют, – повторил авгур более решительно, – сегодня сражаться нельзя.

Консул сжал кулаки.

– Ты хочешь сказать, чтобы я вернулся не солоно хлебавши из-за твоих кур?

– Я ничего не хочу сказать, – проговорил авгур. – Мое дело принести кур и дать им корм. А если куры не клюют, то не я, а боги против сражения.

– Им не хочется есть! – воскликнул рассвирепевший консул. – Так пусть попьют!

С этими словами он ударил ногой по клетке, и она полетела в море. Все находившиеся в то время на палубе бросились к борту. Но клетка уже исчезла в волнах, лишь петуху каким-то чудом удалось выскочить из открывшейся дверцы и он, взлетая над поверхностью волн, хлопал крыльями.

Консул ошибался, полагая, что карфагеняне в Дрепане спят. Дозорные на носу с раздвоенной вершиной сразу заметили приближение римского флота и разожгли костер, который не был виден с моря, но сразу же был замечен в гавани. Начальник карфагенской эскадры Атарбал поднял по тревоге карфагенских моряков. К молу бежали находившиеся в городе наемники. Атарбал коротко всем напомнил, какие лишения испытали те, кому пришлось пережить осаду в Лилибее. Слова его были выслушаны в молчании. Когда он кончил говорить, послышался дружный рев.

– За мною! – крикнул Атарбал. – На корабли!

Карфагенские суда стояли таким образом, что, входя в моря, их нельзя было заметить, и первые римские корабле вошли в бухту, как полагали их команды, незаметно для карфагенян. И вдруг из-за скалы показался карфагенский флот, построенный в форме обращенного к римлянам тетивы лука. Его концы должны были загородить римлянам выход в открытое море. Напуганный этим, Клавдий с помощью сигналов приказал вошедшим судам повернуть назад. Этих сигналов не могли видеть ни на тех кораблях, которые только входили в бухту, ни на тех, которые приближались к ее входу. У входа в гавань при сильном ветре, не дававшем возможности маневрировать, римские корабли столкнулись. Послышался треск ломаемых весел, дополненный вскоре воплями тех, кто оказался в холодной воде.

Консульский корабль избежал столкновения и занял крайнее левое место среди тех римских судов, которые не успели войти в бухту. Атарбал, не обращая внимания на сбившиеся у входа в бухту римские суда, проскользнул на пяти кораблях в открытое море и, развернувшись, начал наступление оттуда, тесня римлян к незнакомому им берегу. Он прекрасно знал расположение подводных камней и мелей. То одно, то другое римское судно садилось на мель или застревало между камней.

Видя это, Клавдий обратился в бегство. За ним последовало тридцать кораблей. Прочими девяносто тремя кораблями овладели пуны. Только немногим с них удалось добраться до берега вплавь и спастись бегством.

Консул был немедленно отозван сенатом ^[91], и ему было предъявлено обвинение в пренебрежении религиозными обычаями. Разбирательство длилось целый день. Вскоре оно далеко перешло за рамки прегрешений бывшего консула. Перед судом сенаторов предстал прославленный отец консула Аппий Клавдий Слепой, оставшийся в памяти своего века и всех последующих поколений. Одни из сенаторов вспоминали о том, как он, уже будучи глубоким старцем, спас римлян от позора и отверг предлагаемый Пирром и уже почти принятый сенатом договор. Другие же, напротив, привлекали внимание к тому, что и отец был таким дерзким нарушителем обычаев предков, как и сын, ввел в сенат сыновей либертинов и предал на всеобщее обозрение перечень присутственных и неприсутственных дней, хранившийся в тайне великим понтификом ^[92]. Один из противников Аппия Клавдия пустился в пространное разглагольствование по поводу его изречения «Каждый кузнец своего счастья».