Как бы там ни было, я стояла и смотрела на то, как Сибрилла перехватывает из его рук микрофон, и как музыка снова затихает, чтобы плеснуть в зал новой, совершенно незнакомой мелодией.
Звезды падают в небо.
Я стою на краю.
И, раскинув над пропастью руки, как крылья,
Для тебя я сейчас
Эту песню пою.
В память нашей любви,
В память дней, когда мы с тобой счастливы были.
Голос у Сибриллы действительно был мощный: вливаясь в музыку, он взлетал над залом ледяными плетьми, чтобы обрушиться вниз россыпью снежной крошки. Учитывая, что голографический снег падал на них с Гроу, выходило очень символично.
Искры снега и льда
Рвутся пламенем вверх,
И его удержать я контролем не в силах.
В моем сердце всегда
Твой огонь и твой смех,
И то чувство, что даже во льдах не остыло.
По-хорошему, Сибрилле стоило смотреть в зал, но смотрела она исключительно на гениального засранца, из-за чего возникало ощущение, что перед нами разыгрывается мини-спектакль, а может, и не спектакль вовсе. Особенно когда эта ледяная швабра наконец-то перестала «топорщить крылья» и шагнула к Гроу почти вплотную. Я сцепила руки за спиной, чувствуя, как внутри снова разгорается пламя.
Звезды падают в небо,
Рассыпаясь сияньем,
От которого мир станет ярким, как вспышка…
И тогда я кричу,
Позабыв про дыханье:
Возвращайся ко мне, мой несносный мальчишка!
Застывшие в зале люди не сводили глаз со сцены. Голос Сибриллы действительно ничем не уступал голосу моей сестры. Нет, он был совершенно другим: более низким, более резким, но от этого не менее сильным, зовущим, заставляющим тянуться к нему, за ним, все глубже падая в песню и в разгорающийся над залом холодный огонь.
Только лед все сильней,
Пламя стынет во мне,
Я согреться давно в нем уже не пытаюсь.
Мое сердце в огне,
Что снегов холодней,
И я искрами злыми, колючими вниз осыпаюсь.
Мир раскололся на части под силой плеснувшего в зал голоса, подхваченного музыкой, и осыпался вниз под яростной мощью ледяного пламени, от которого у меня потемнело перед глазами. Это было несравнимо ни с чем: хотелось не то смеяться, не то плакать, не то рухнуть в обжигающий холод, штормовой волной накрывающий зал.
Берега разных стран,
Разделившие нас,
Не отнимут того, что нам нужно, как воздух!
Верю я, что придет,
Что настанет тот час,
И мы снова сойдемся под небом, в которое падают звезды.
В миг, когда ее голос оборвался, во мне тоже что-то оборвалось.
Особенно когда пальцы Сибриллы коснулись невидимой стены, и Гроу повторил этот жест. Пламя бушевало над застывшими людьми, билось о стены клуба, взметалось, проникая в самое сердце, только теперь я чувствовала еще одно.
То же самое, на которое отзывалась в номере Гроу, когда обнаженной сидела у него на коленях.
Грохот аплодисментов ворвался в эту бурю слабенькой струйкой, а я развернулась и бросилась к лестнице, ведущей на балкон. Ступеньку за ступенькой отсчитывая удары сердца, вылетела на смотровую площадку и замерла; ограждение изгибалось покатой мраморной дугой, над Зингспридом протянулась вечерняя дымка, вспоротая неоновыми огнями.
Чувствуя, как внутри все сжимается, приблизилась к самому краю.
От города меня отделяли перила, холодящие пальцы, но перед глазами все равно потемнело.
И вспыхнуло, когда собственный страх в лифте «Хрустальной иглы» отозвался липким, бегущим по спине холодом. Воспоминание о том, как я билась в руках Гроу, как поздняя ночь облизывала песок, на котором мы лежали, как его губы касались моих и как удивительно остро мне сейчас этого не хватало, ударило в самое сердце.
Никогда.
Никогда больше.
Никто.
Не увидит мой страх.
Особенно он.
Сильнее вдавила пальцы в камень и, оттолкнувшись, взлетела на перила. Высота стянулась в едва различимую точку, а потом растянулась плоской извивающейся лентой. Во мне дрожало все, от кончиков пальцев до макушки, но я все-таки сделала первый шаг, чтобы потом уйти в разворот.
Ветер подхватил волосы, швырнул мне за спину, летящая юбка взметнулась за ними, когда я вытянулась стрелой от носочков до кончиков пальцев вскинутых над головой рук. Казалось, что во мне дрожит все, каждая клеточка тела отражалась вибрацией натянутой струны. Адреналин подхлестнул зашкаливающий пульс, и я ушла в прогиб, касаясь ладонями холодного камня.
Движение — рывок, и я стою лицом к городу, втекая в ритм пульсирующих неоновых рекламных щитов.
Я!
Не боюсь!
Калейдоскоп огней рассыпается и заново складывается в единую картину в вихре движений.
Быстрых, резких, уверенных. Когда пятки на миг отрываются от поверхности, я чувствую, что лечу, и этот полет стоит даже удара сердца под самым горлом.
Перехваченного дыхания и рассыпающегося искрами побежденного страха.
Я не боюсь!
Осознание этого наполняет меня каким-то безумным ритмом, в который я врываюсь, подхватывая ветер и следуя за ним. В мгновение, когда я снова готова оторваться от перил и взлететь, меня резко дергают на себя.
Я падаю прямо на смотровую площадку, точнее, прямо в руки Гроу.
Удар о его грудь выходит гораздо сильнее, чем мог бы выйти, даже если бы я оступилась и рухнула вниз. На меня обрушивается знакомый запах сигарет, сквозь танцевально-адреналиновый драйв я понимаю, что меня держат под бедро и за талию. Миг — и моя нога больше не прижимается к его, зато меня встряхивают, как тряпичную куклу.
— Совсем сдурела?! — рычит он мне в лицо, и в этот момент меня окончательно вышибает в реальность.
— Отпусти! — ору я и с силой толкаю его в грудь.
Мы разлетаемся в разные стороны и только чудом остаемся на ногах. В темных глазах разгорается зеленое пламя, но это приводит меня в еще большее бешенство. Пусть со своей сосулькой полыхает, дракон недоделанный.
— Ты чем думала, когда сюда полезла?!
Видимо, до некоторых слабо доходит.
— Тем же, чем думал ты, когда швырнул меня в воду, — фыркаю я. — Что-то не так?
На мгновение меня окатывает волной огня, но я уже рывком огибаю его и иду к стеклянным дверям.
Все! С меня хватит!
— Ты ничего не забыла, Ладэ?! — шипят мне в спину.
Разворачиваюсь, пристально смотрю в эти полыхающие глаза, а потом вскидываю руки и медленно оттопыриваю оба средних пальца.