На пике века. Исповедь одержимой искусством - читать онлайн книгу. Автор: Пегги Гуггенхайм cтр.№ 48

Поскольку мы не были женаты, местное дворянство не жаловало нас визитами, — слава богу, — и сами мы к ним не навязывались.

На окраине нашего участка стоял красивый лес. Ранней весной он зарастал черемшой, а позже — колокольчиками, дремой, ирисами и странными цветами, похожими на орхидеи. Эти цветы контрастно отличались от клумб и альпийских горок, которые высаживал Гарман. Дети любили искать птичьи гнезда; днем по округе разносились райские крики кукушки, а по ночам пели соловьи. Больше всего детям нравилось голышом гулять по саду и купаться в бассейне.

Питались мы плохо, поскольку Джек, наш садовник, привел к нам дом в качестве кухарки свою невесту, Китти. Она умела готовить только йоркширский пудинг да жареного фазана. Я решила научить ее кулинарному искусству и пригласила для этого Уохаба, давнего друга Джона, который ходил в одну школу с Дороти. У нас началась настоящая фиеста. Целую неделю мы каждый день делали по четыре блюда. Чтобы подать пример Китти, я сама научилась их готовить — а это был мой первый кулинарный опыт. До тех пор я не пыталась приготовить ничего, кроме яичницы.

Мы готовили восхитительные блюда и проверяли их на Гармане. Ему все нравилось, и он говорил, что ему все равно, кто что приготовил. К концу десяти дней стало ясно, что я явно лучший повар, чем Китти. Я едва смогла заставить ее добавлять в еду нужное количество соли и перца, что считала большим достижением. После этого на нашем столе стала появляться вкуснейшая paella ^[28], boeuf en daubes ^[29], испанские омлеты, луковый суп, coq au vin ^[30] и курица в шерри. В тех редких случаях, когда я куда-то ездила, я привозила для Китти новые рецепты.

Вскоре после этого Китти и Джек обручились в церкви Питерсфилда. Это было волнительное торжество, на котором Пегин с Дебби выступали в роли подружек невесты. Бедная Китти не знала, чего ожидать, поэтому ужасно переживала, и еще сильнее переживал Джек — потому что знал, чего ожидать. Они уехали в медовый месяц, а когда вернулись, рассказывали обо всем на свете, кроме того, из-за чего они, собственно, так переживали. Они были счастливы вместе и наполняли коттедж атмосферой любви. Гарман пристроил для них крыло к кухне. К счастью, детей они завели много позже.

Той зимой, когда Лоуренс жил в Девоншире, он потерял своего отца, дядю и Клотильду. Его сестра умерла в Американском госпитале в Нейи, где обследовался Джон. Как ни странно, погибла она при аналогичных обстоятельствах, не выдержав анестезии во время операции. Лоуренс был совершенно разбит, и когда я увиделась с ним вскоре после этого, мои соболезнования он воспринял с агрессией, зная, как я ненавидела Клотильду.

Лоуренс приехал в Питерсфилд посмотреть на Пегин в школьном спектакле «Гамельнский крысолов», где она играла главную роль. Я сшила для нее очаровательный желто-красный костюм. В Питерсфилде она училась в маленькой «дамской школе» вместе с Дебби и ее кузиной Китти, которая все еще жила с миссис Гарман. Я чувствовала себя виноватой, когда Дебби переехала к нам и оказалась в разлуке с сестрой, но миссис Гарман заверила меня, что Дебби гораздо лучше жить с отцом, что и правда шло ей на пользу.

Пегин смущал тот факт, что у нас разные фамилии. Она хотела, чтобы я носила ее фамилию — Вэйл, а сама я больше склонялась к фамилии Гармана. Он отправил меня к директору школы, почтенной старой деве, и велел спросить у нее, что мне делать. Мы целую вечность прогуливались по саду, прежде чем я решилась подойти к этому деликатному вопросу. Наконец я сказала, в чем дело, а та в ответ спросила, собираюсь ли я выходить замуж за Гармана. Когда я ответила отрицательно, она сказала мне оставить свою нынешнюю фамилию, раз уж она настоящая. Это решило мою проблему, но я не простила Гарману, что он заставил меня пройти через это идиотское собеседование.

Весной 1936 года прошла большая выставка французских сюрреалистов в Берлингтон-Хаусе. Это была их первая выставка в Лондоне, и она прошла с грандиозным успехом. Гарман ждал ее с нетерпением и звал нас Джуной с собой. Мы обе уже многое повидали и отказались, сказав, что сюрреализм надоел нам еще в двадцатые годы. В свете последующих событий это было престранное совпадение.

Со временем Гарман все сильнее увлекался Карлом Марксом и становился его ярым приверженцем. Он начал применять его теории ко всему. Он прочитал курс лекций, в которых доказывал, что все великие писатели были революционерами. Он потерял всякое чувство меры и способность к критической оценке и начал смотреть на мир исключительно с одной точки зрения. Я ходила на его лекции и задавала ему вопросы, чтобы его смутить и запутать. После интеллектуального уровня и беспристрастности Джона все это казалось мне очень глупым.

Гарман так проникся всеми этими идеями, что в конце концов вступил в Коммунистическую партию. Все деньги, которые я ему давала и которые раньше шли на перестройку дома и прочего, теперь он отдавал партии. Я нисколько этому не противилась и только скучала, слушая последние указания из Москвы, которым мне положено было подчиняться. Гарман хотел, чтобы я тоже вступила в партию, но утверждал, что меня примут только в том случае, если я соглашусь работать на нее. Я написала письмо Гарри Поллиту, главе партии, в котором говорила, что хочу стать членом, но не имею возможности работать, поскольку живу за городом, воспитываю двух девочек и совсем не располагаю свободным временем. Разумеется, меня приняли, что я и пыталась продемонстрировать Гарману.

Гарман ездил по стране на автомобиле, который он купил с рук специально для этой цели, читал лекции и вербовал новых членов. Он был так занят, что виделись мы реже и реже. Я чувствовала себя все более одинокой и несчастной. Тогда шла война в Испании, и Гарман сильно из-за нее переживал. Я боялась, что он встанет под знамена Интернациональной бригады, но ему не позволяло здоровье.

Теперь он приглашал в «Тисовое дерево» исключительно коммунистов, не придавая значения их прочим качествам. Мне приходилось развлекать самых странных гостей. Любой человек из рабочего класса в глазах Гармана превращался практически в божество. Чем больше я начинала скучать от всего этого, тем чаще я ругалась с Гарманом. Не то чтобы мне претил коммунизм как принцип; просто я была не готова к тому, чтобы всю мою жизнь определяла новая религия Гармана — а именно таковой для него стал коммунизм. Он был словно сэр Галахад, который увидел Святой Грааль. У меня вызвали негодование московские чистки: Сталин, на мой взгляд, тогда зашел слишком далеко, но Гарман всему находил оправдание. Ему поразительным образом удавалось убеждать меня, будто все, что делают коммунисты, правильно. С этой точки зрения в уме им никак нельзя было отказать.

В коттедже «Тисовое дерево» наш терьер Робин стал свирепеть и неожиданно превратился в идеального сторожевого пса: он лаял на каждого прохожего и кусал всех людей в униформе. Почтальон доставлял нам почту, трясясь от страха. В конце концов Гарману пришлось крепко связать Робина и так его избить, что я перепугалась, но тем не менее это помогло, и мы снова смогли спускать его с поводка. Робин наконец выполнил супружеский долг перед Боротра и подарил ей выводок щенков. После этого он сразу потерял всякий интерес к ней и ее потомству, и нам пришлось ее отдать. Зимой дом утопал в грязи, которую собаки приносили на лапах после долгих прогулок по меловым холмам. Это было совершенно невыносимо. Робин старел и грустнел, но позже он нашел отраду в играх с кошками.