На пике века. Исповедь одержимой искусством - читать онлайн книгу. Автор: Пегги Гуггенхайм cтр.№ 35

Весной мы с Джоном, Пегин и ее нянькой, пока Дорис была в отпуске, проехали на автомобиле всю Бретань. Без конца либо шел дождь, либо от тумана казалось, будто он идет. Мы ни разу не увидели солнца. Бретани свойственна дикая и необузданная красота, с крутыми утесами и красными землями. Там часто встречались славные пляжи, но без солнца они выглядели малопривлекательными. Мы видели чудесные старые кельтские церкви и много раз проезжали мимо ранних скульптур Христа. Эти calvaire ^[24] были очень просты, но удивительно красивы.

Мы хотели арендовать дом на лето, но после бесплодных поисков по всему полуострову оставили эту идею. Идеального места мы найти не смогли. Когда речь шла о месте жительства, Джон никогда не шел на компромиссы. Он мог месяцами искать дом, где собирался прожить совсем недолго. Мы обычно тратили на поиски половину лета, но он всегда в итоге находил идеальное место. После Бретани мы объехали всю Нормандию, но и там ничего не нашлось. В конце концов, отчаявшись, я предложила поехать в Страну басков в Сен-Жан-де-Люз, где тогда проводили лето Хелен и Джорджо Джойс. Когда мы уже готовились к выезду, объявилась Эмили, и мы взяли ее с нами до Пуатье. Мы проехали по долине Луары и вновь посетили все замки. Мы ели роскошную еду и пили изумительное вино — Джон был гурманом и экспертом в урожаях винограда — во всех провинциальных городах на нашем пути. Мы никогда себе ни в чем не отказывали.

Добравшись до Сен-Жан-де-Люз, мы стали вновь искать дом. Хелен и Джорджо жили в центре города и хотели, чтобы мы остановились поблизости, но Джон, разумеется, запротестовал. В конце концов мы нашли очаровательную виллу в нескольких милях от города, у подножия Пиренеев. Она стояла на высоком холме, в совершенном уединении. Она называлась «Беттири Баита» и принадлежала художнику по имени месье де Боншуз — самому высокому человеку, что я встречала в жизни. Рядом с ним даже Джон казался карликом. Он самостоятельно построил этот дом из камня, добытого на том же участке. Месье де Боншуз на самом деле хотел продать и виллу, и землю, но в результате сдал ее нам за крошечную сумму. Когда мы все же добрались туда, мы провели замечательное лето.

Наконец, мне разрешили провести с Синдбадом две недели. Лоуренс хотел это время жить неподалеку, по всей видимости, все еще опасаясь, что я сбегу с сыном. Дабы развеять его страхи, я предложила ему взять в заложницы Пегин в сопровождении Дорис. Когда он согласился, мы отправились через весь юг Франции на поезде в Сен-Максим, где обменялись детьми. Лоуренс тогда жил в Кавальер рядом с Прамускье. После обмена я поехала с Синдбадом к Эмме Голдман; у нее мы провели один день, и затем я вернулась с ним домой. Лоуренс забил ему голову небылицами и велел не дать себя украсть. По словам Синдбада, Лоуренс внушил ему, что если он не приедет сам, то я пошлю за ним полицию. Судя по всему, Синдбад также пообещал Лоуренсу не ступать ногой в Испанию (мы жили от нее всего в нескольких милях). Так, он отказался идти по мосту между границами, а когда мы осматривали подземные гроты, некоторые из которых заходили под испанскую землю, Синдбад все время просился наружу. Мы совершили небольшую поездку в Гаварни, где гуляли по леднику и катались по Пиренеям. С нами была Эмили, что нам сильно помогло. Я сидела с Синдбадом на заднем сиденье автомобиля и постепенно возобновляла наше общение. Я снова стала выдумывать для него удивительные истории, как я делала раньше. Он обожал их слушать.

Джон обладал потрясающим атлетизмом. Когда он был пьян, залезал на каминные трубы и стены домов с ловкостью кота. Он мог нырять с огромной высоты, словно птица, и плавал, словно рыба. Еще он хорошо играл в теннис и из-за своего роста непревзойденно держался в позиции у сетки. Все его тело было таким подвижным и эластичным, что он мог делать с ним что угодно. Он лазал по скалам, как горная коза, и ходил в опаснейшие походы на побережье. Я ужасно боялась скалолазания, и вместо меня его сопровождала Эмили. Он брал с собой Синдбада, и они стали хорошими друзьями, когда тот оттаял. Когда две недели подошли к концу, мне пришлось отвезти Синдбада обратно к Лоуренсу. Расставаться с ним было мучительно, особенно с учетом того, что в следующий раз нам предстояло увидеться только на Рождество.

Когда я вернулась с Пегин и Дорис, Джон повез меня и Эмили в короткое путешествие в Испанию к вершинам Пиренеев. Мы жили практически на границе, и округа полнилась контрабандистами, которые пешком выносили из-за границы огненную воду и сигары и прятали под кустами вокруг нашего дома. Мы поехали в Памплону, город, увековеченный Хемингуэем в «И всходит солнце». Я снова так грустила из-за разлуки с Синдбадом, что поездка не произвела на меня большого впечатления. Я помню только быков, которых гнали на фермы через город.

Джон с Эмили часами могли разговаривать о литературе. Я часто оставляла их и шла спать рано. Целыми днями я пряталась в своей раковине и читала «Американскую трагедию» Драйзера. Однажды мне приснилось, что я зашла в уборную и застала Джона и Эмили в ванне за чтением поэзии. Я одновременно радовалась присутствию Эмили и не выносила его. В ней так кипела жизнь, что, несмотря на всю ревность, я всегда посылала за ней, когда мне становилось скучно. Она намеревалась выжать из Джона каждую каплю знаний до последней и не отступала от него ни на шаг. Как-то раз, разозлившись на него, она выкрикнула в ярости: «Надеюсь, я тебя больше никогда не увижу!» Я писала письмо Синдбаду и невозмутимо ответила ей: «Это можно устроить», но, разумеется, ничего такого не произошло, и наши жизни продолжили переплетаться только сильнее. Эмили постоянно жила с нами и сопровождала нас во всех поездках. Она словно была нашим ребенком. Она страстно любила писать и присылала Джону бессчетные страницы своих стихов, когда была не с нами. Когда-то он вздыхал и стонал от отчаяния; когда-то они ему нравились.

Тем летом я наконец, спустя два года, получила развод.

Осенью мы вернулись в Париж и поселились в отеле «Рояль-Канде» рядом с Одеоном. Мы начали исступленно искать дом, и Джон, как всегда, забраковывал все, что мы находили. В последний момент, когда я пыталась угрозами заставить его въехать в замечательную квартиру, которая пришлась ему не по душе, он нашел идеальный дом. Его как будто возвели специально для нас — так он безукоризненно подходил нам по всем параметрам. Его построил для себя Жорж Брак, художник. Это был словно маленький небоскреб с одной-двумя комнатами на каждом из его пяти этажей. Он располагался в далеком от центра Парижа рабочем квартале, на авеню Рей, почти в Порт-д’Орлеан; напротив нашего дома было подземное водохранилище, а позади — сад. По соседству с нами жили художники. С одной стороны находилась школа живописи Амеде Озанфана. С верхнего этажа открывался невероятный для Парижа вид. Перед домом простиралось целое поле травы, росшей на водохранилище, а летом сено собирали в аккуратные стога, и нам казалось, будто мы где-то вдали от города. На крыше была терраса и небольшой бассейн, о которых мы не подозревали много лет и узнали, только когда их обнаружила Габриэль Пикабиа, арендовавшая у нас дом. Мы спали на верхнем этаже и чувствовали себя словно в гнезде на вершине дерева. Там же находился кабинет Джона. Окнами он выходил на водохранилище, отчего было холодно и неуютно, и едва ли Джон стал бы там работать, даже если мог писать. Этаж ниже занимала одна большая комната, которая служила и библиотекой, и гостиной, и столовой, и гостевой при необходимости; она же была музыкальной комнатой, где мы целыми днями слушали фонограф. На второй год мы купили английский граммофон ручной работы с огромной трубой из папье-маше. Эта комната представляла собой просторную студию с окнами до потолка, выходившими на оба фасада. Ниже был этаж Пегин и Дорис с двумя комнатами; еще ниже находилась кухня и комната повара, а на первом этаже был гараж, где мы держали свой «пежо».