Я защищал Ленинград - читать онлайн книгу. Автор: Артем Драбкин cтр.№ 27

Уже сутки как мы находились на плацдарме, наше возвращение задерживалось из-за ясной погоды. Командир батареи согласовал все вопросы с командованием стрелковой части. Из-за погоды нам пришлось трое суток быть защитниками плацдарма. Постоянным нашим местонахождением была землянка - траншея с огневой пулемётной точкой, неоднократно с бойцами пехоты приходилось вести из своих карабинов огонь по переднему краю в момент опасности. Наш продуктовый паёк был на исходе, мы испытывали все трудности, лишения и опасности наравне с защитниками плацдарма. Снега на территории «пятачка» почти не было, так как он весь был перемешан с землёй. В землянке, где мы находились, было грязно, тесно, холодно, печурку разрешали протапливать только ночью, чтобы дымок не демаскировал пулемётную точку. Кроме того, в землянке было темно, правда, солдаты додумались, как устранить эту гнетущую темноту, самым примитивным средством освещения были обрывки телефонного кабеля. От гари и копоти, чада, испускаемых при сгорании этих «светильников», лица людей становились чёрными, белыми оставались только зубы, да блестели глаза, такими выглядели и мы.

В ночь на четвёртые сутки с ухудшением погоды нам удалось выбраться из этого ада, с таким же трудом и опасностью перебрались через ледяное поле на наш правый берег.

«Невский плацдарм» - это крошечный участок земли, но значение его в истории блокады Ленинграда, в сражениях по прорыву блокады было очень велико. Наличие плацдарма на левом берегу Невы мешало переброске вражеских войск через Неву, он стал трамплином для прорыва блокады и соединения с войсками Волховского фронта, отвлекал большие силы групп армии «Север» от подготовки штурма Ленинграда с запада.

Возвратившись с задания, мы были не только уставшие, подавленные, но и порядком грязные. К нашему счастью, в этот день была баня для личного состава батареи. Баня устраивалась обычно через 10-15 дней. Это была просторная полуземлянка для одновременного мытья десяти человек, с холодным тамбуром для раздевания, печь из бочки давала тепло, пока её топили, в помещении бани было прохладно. Выдавали чистое бельё, а верхнюю одежду помещали в железные бочки, которые на костре сильно нагревали, если и заводились насекомые в одежде, то от такой температуры в бочках они погибали, так нас спасали ещё от одной опасности - тифа.

Вскоре я заболел, видимо простыл в бане или при нахождении на «пятачке», с высокой температурой несколько дней пролежал в землянке нашего отделения. Спасла молодость, вскоре уже был в строю. Всё это время мне не давали покоя мысли о моих знакомых беженцах в землянках. Как обычно, под видом похода за дровами, я решил посетить их. Хотя и был я очень слаб, но благополучно прошёл весь путь. Подходя к землянкам, я почувствовал тревогу, заметя, что из труб не шёл дымок, подходы занесены снегом, не видно никаких следов, во многих землянках открыты двери и выброшены разные вещи. На душе у меня уже не тревога, а смятение. Не помню, как очутился у знакомой землянки. Здесь тоже двери были открыты настежь и выброшены наружу старое тряпьё - вёдра, кадушки и пр. Заглянув внутрь, я пришёл в ужас, там всё было перевёрнуто, вероятно, кто-то что-то искал. Присмотревшись, я увидел, что на нарах лежали замёрзшие, прикрытые тряпьём тела людей, в лицах которых я узнал своих знакомых, они лежали, прижавшись друг к другу, пытаясь, видимо, как-то согреться. Жестокость времени - голод и холод сыграли свою роль. Увиденная трагическая картина с замёрзшими людьми в землянках окончательно вывела меня из равновесия.

На обратном пути мне было так тяжело, что я не мог сдержать слёз и думал: «Неужели на их землянки кто-то напал?» Но нет, вероятно, разграбление произошло после их смерти. Долго ещё я не мог успокоиться от увиденного и пережитого, но жизнь продолжалась, и каждый житель и защитник блокадного города боролся за свою жизнь!

В феврале стихли морозы, героически действовала «Дорога жизни», в войсках прибавили продовольственные пайки. На нашем участке фронта напряжение боёв не спадало, продолжались бои местного значения, войска скрыто готовились к прорыву обороны противника, а значит, и к прорыву блокады.

Я продолжал быть на НП при командире батарей в качестве разведчика. В один из дней февраля рано утром я возвращался с обедом с нашей батареи на НП, на дорожке, по которой приходилось ежедневно ходить за обедом кому-то из нас двоих. Были участки, которые противник часто обстреливал. Обычно эти места мы преодолевали бегом, и вот, когда я очутился у опасного участка, немцы открыли огонь, я старался бегом вырваться из зоны обстрела, но не успел этого сделать, так как вблизи меня разорвались два снаряда, взрывной волной меня отбросило на землю. Обстрел прекратился, я лежал в снегу весь обсыпанный землёй, не смог подняться, голова болела и гудела, в ушах звон, всё тело от удара болело, пробирала дрожь. К моему счастью, вскоре появились два солдата-телефониста, которые от взрыва устраняли порыв телефонных кабелей, они помогли мне добраться до расположения нашей батареи. Термос, что я нёс, был разбит. Телефонисты говорили, что на этом месте в тот же день были ранены ещё два солдата. Из расположения батареи меня, контуженого, увезли в медицинский санитарный батальон № 111, расположенный в лесу за посёлком Невская Дубровка.

В медсанбатах поступивших раненых, контуженых и больных долго не держали, и через несколько дней меня перевезли в полевой фронтовой госпиталь, где установили, кроме всего прочего, ещё и цингу. У меня стояла высокая температура, опухли ноги и не было аппетита. Госпиталь находился в лесу, это были большие парусиновые палатки, попав сюда, я почувствовал, что словно очутился в раю после ада - чистая постель на раскладушках, тишина и покой, молодые сёстры относятся к больным душевно, намного лучше кормят. Правда, мне не нравилось часто пить настой из хвои, он был горький, но это были такие необходимые витамины. Пока я находился на излечении в госпитале, нашу 10-ю стрелковую дивизию и отдельный миномётный дивизион перебросили из района Невской Дубровки на Карельский участок фронта. После окончания лечения в госпитале по моей просьбе меня направили в мою часть и моё подразделение, куда я добирался самостоятельно.

Дивизия моя была уже на Карельском перешейке, на формировании и отдыхе. Мне предложили поехать в миномётное училище, и я согласился. Так я попал в миномётное училище в Пензу. Через Ладогу перебирались по «Дороге жизни».

Интервью и лит. обработка Б. Иринчеева

Гутман Александр Давидович

Уже 24 июня [1941 г.] я был в штабе Архангельского ВО. Посмотрели мой военный билет, грустно развели руками и сказали, что в округе не формируются автобронетанковые части. Оставили меня в штабе округа в оперативном отделе. Какое-то время я там карты с места на место перекладывал, потом мне всё это надоело, пришёл к начальнику штаба округа и потребовал отправки на фронт. Без каких-либо проблем получил направление в Череповец, на формирование 286-й стрелковой дивизии, в 996-й стрелковый полк, на должность помощника начальника штаба по тылу. Если два соседних полка дивизии к тому времени уже были укомплектованы призывниками из Череповца и районов Вологодской области, то наш полк был полностью укомплектован только комсоставом. Прошла пара недель, из Ленинграда прибыл эшелон с более чем тысячей призывников. Командир полка майор Никишин приказал построить всех на плацу. Все офицеры штаба вышли к строю, представились. Никишин начал вызывать: «Пулемётчики есть?» Вышли три человека. Дальше: «Артиллеристы, выйти из строя». Вышло всего восемь человек. Мне нужно было в тыловые службы набрать всего с пару десятков человек. Когда я обратился к новобранцам с вопросом: «Повара, парикмахеры, сапожники есть?» - сразу почти сто человек сделали два шага вперёд. После этой «переклички» многие десятки других солдат окружили меня, наперебой говоря, что кто-то музыкант, кто-то может быть портным и т. д. Стало мне очень неловко.