Дочь Великого Петра - читать онлайн книгу. Автор: Николай Гейнце cтр.№ 106

— Что такое?

Княжна накинула капот и отперла дверь. Перед нею стоял бледный как смерть Никита.

— Что с тобой?

— Пропали мы с тобой.

— Как пропали? — побледнела, в свою очередь, княжна.

— Открыли, все открыли.

— Что открыли?

— Сам во всем сейчас признался.

Княжна задрожала.

— Что ты болтаешь… Кому признался… Полиции?

— Нет, еще слава богу. Полиция разве что знает, да может… Барину признался.

— Какому барину?

Никита в подробности рассказал, как его схватили у калитки и отвезли в квартиру какого-то строгого черного барина.

— Каков он из себя?

Никита описал.

— Это граф Свянторжецкий… Значит, он знает?

— Знает… Говорил, как к нему ласкова будешь, ничего никому не скажет.

— Вот как!..

— Уж ты, Таня, постарайся.

— Не беспокойся… Никому он не скажет… Положись на меня и иди спать.

— Какое тут спанье… Целую ночь не заснешь.

— Ну, иди пить.

— Это, может быть, еще похоже на дело.

— Как сам знаешь… Иди…

Она выпроводила за дверь Никиту.

— Вот почему он вдруг тогда прервал свои любовные объяснения. Но почему он догадался?.. Это интересно узнать. Поласковее будь… Это можно… Он мне нравится… Все равно, мне замуж не выходить… Поживу вовсю… Начну с него… Он красив…

Княжна, хотя и предлагала спать Никите, сама, однако, не сомкнула глаз всю ночь. Нервная дрожь пробирала ее. Она вздрагивала от малейшего звука, достигавшего до ее спальни. Образ графа Свянторжецкого, однако, витал перед нею далеко не в отталкивающем виде. Быть в его власти ей, видимо, было далеко не неприятно.

— Я его сделаю рабом… — сказала она сама себе.

Мы увидим, удалось ли ей это.

Несмотря на то что княжна Людмила Васильевна была предупреждена, как мы видели, своим сообщником Никитой относительно графа Иосифа Яновича Свянторжецкого, несмотря на решение заставить его молчать об его открытии ценою каких бы то ни было жертв, молодая девушка все же была далеко не спокойна в те долгие дни ожидании визита графа, визита, с которым последний, видимо, умышленно медлил. Прошла уже неделя с момента неожиданного вторичного позднего посещения Никиты, а граф Свянторжецкий все еще не появлялся в доме княжны Полторацкой. Каждый день просыпалась она с мыслью, что сегодня наконец он приедет, и каждый день ложилась с надеждой, что он будет завтра. А графа все не было.

Нервы княжны дошли до страшного напряжения. Это ожидание сделалось для нее невыносимой пыткой. Порой ей казалось, что она была бы счастливее, если бы преступление ее было бы уже открыто и она сидела бы в каземате, искупляя наказанием свою вину. Угрызения совести вдруг проснулись в ней с ужасающею силою. Все окружающее, обстановка, люди, напоминало ей об ее преступлении.

Она старалась развлечься выездами, приемами, но все было тщетно. Как только она оставалась одна, картина убийства княгини Вассы Семеновны и княжны Людмилы, имя которой она теперь носит, восставала перед ее духовным взором во всех ужасающих подробностях. Особенно рельефно сохранялся в ее памяти момент, когда она впустила Никиту в дверь девичьей, где по случаю праздника не было ни души. Впустив убийцу в дом его жертв, она уже решила бесповоротно все — дальнейшее не зависело от ее воли. Она не была свидетельницей самого убийства и насилия над княжной. Она, как припоминает теперь, быстро разделась и, переодевшись в приготовленное ею белье княжны, бросилась из открытого ею окна в сад.

В это время княгиня уже была убита, и Никита расправлялся с княжной Людмилой. Последняя не кричала, или, по крайней мере, она, Татьяна, не слыхала криков. Она слышала лишь несколько стонов, и эти стоны теперь стоят почти неотступно в ее ушах. Никита унес белье княжны, разбросав возле трупа разорванное платье и белье, снятое Татьяной. Она знала, что он это сделает. Так они уговорились.

Она, впрочем, теперь вспоминает, что, забившись в кусты зиновьевского сада, она дрожала как в лихорадке, хотя ночь была теплая, и у ней из головы не выходила мысль, все ли устроит Никита как следует. Ночь прошла довольно быстро.

Когда она услыхала шаги, видимо, разыскивавших ее людей, она притворилась лежащей в глубоком обмороке. Ее отнесли в спальню княжны. Далее все пошло так хорошо. Все признали ее княжной Людмилой. Одна только Федосья — она заметила это — несколько раз бросала на нее подозрительные взгляды. В первый момент это смутило ее, но она поняла, что смущение может ее выдать, и стала более властно обращаться со старухой. Этим она достигла желанной цели — сомнения Федосьи, видимо, рассеялись. Она, впрочем, все же не взяла ее в Петербург.

Но дядя княжны Людмилы, — неслось далее томительное воспоминание молодой девушки, — ей показалось, что он в последнее время стал относиться к ней сдержанно… Он тоже что-то заподозрил, но дело было сделано так, что, как говорится, иголки не подточишь, и он остался, видимо, только при подозрениях… А может быть, ей это только показалось. Она сразу заняла в Петербурге соответствующее положение. Расположение императрицы доставило ей круг почти низкопоклонных знакомых. Кто мог усомниться, что она не княжна, а дворовая девушка Татьяна Берестова? Никто!

Она знала, что есть человек, который один знает это, — этот человек Никита, муж ее матери, убийца и сообщник. Она понимала, что ей придется всю жизнь иметь с ним дело, но бояться с его стороны обнаружения ее самозванства было нечего. Он будет молчать, охраняя самого себя, хотя ей, конечно, придется бросать ему изредка довольно крупные подачки.

В таком виде представляла себе молодая девушка будущее. Ничего мрачного, ничего тяжелого не виделось ей в нем, напротив, достигнув цели, совершив, как казалось, дело законного возмездия «кровопийцам», она, как это ни странно, почти весело глядела в это будущее, где ее ожидали любовь, поклонение и счастье. Совесть ее была спокойна. Припоминая все уколы ее самолюбию, нанесенные ей княгинею и княжной Полторацкими, особенно первой, начиная с помещения ее, когда ей минуло шестнадцать лет, в каморке при девичьей и кончая посылкой на общую работу в день первого визита князя Лугового, молодая девушка считала себя только отомщенной. Никита Берестов все равно, так или иначе, расправился бы с княгиней и княжной. Он мстил за свою жену и свое разбитое счастье. Помощь ее, Татьяны, ему не была особенно нужна. Она только присоединилась к его мщению и путем его преступления добыла себе те права, которые ей, по ее мнению, принадлежали как дочери князя Полторацкого.

Этими рассуждениями убаюкивала молодая девушка свою совесть, и это удалось ей — они окончательно ее убаюкали. Уверенность в безнаказанности для человека, лишенного нравственного воспитания, порождает зачастую в его душе возмутительное спокойствие в отношении совершенного им преступления. Озлобленная с юных лет, Татьяна Берестова, с исковерканной по капризу покойной княгини Полторацкой жизнью, естественно, не имела в своем духовном кругозоре никаких нравственных принципов. Только страх наказания для существ, подобных ей, делает страшным самое преступление. Никита между тем рисовал ей картину ее будущей жизни, начиная с этой полной безнаказанности для нее за все то, что совершит он.