В деревне уже вовсю сновали бабы да молодушки в поневах, сарафанах да цветных платках. Накрывали столы, староста же степенно пригласил «господина полковника» к себе в избу и все потчевал, потчевал, потчевал…
Тут и пироги, и щи кислые, и налимья ушица, и пиво, и медовый перевар, и хмельная бражица!
– Значит, говоришь, за французов приняли?
– Так, барин, так.
– Угу…
– А ну, Анютка, неси-ка еще бражки… Там, в леднике, есть… – махнув рукой смешливой крестьянской девчонке, Селиван Карпыч совсем раздухарился, приятно было старику. Еще бы – не каждый день за одним столом с господами офицерами кушал!
– Мы это… графа Гольцева крепостные… Сам-то граф незадолго до хранцузов куда-то утек. Управляющий тоже сбежал… Так что, стало быть, один я из начальства-то и остался… Вы пироги-то кушайте, господа мои… Вот и ушица…
Чуть помолчав, староста запрокинул полкружки браги и, крякнув, поинтересовался: откуда тут вообще русские-то войска взялись?
– И что, стало быть, не все в Москву ушли-то? Стало быть, есть еще тут русские воины! А нам, крестьянам, как быть?
На все вопросы Давыдов отвечал осторожно: да, отряды русские есть, селян в обиду не дадим…
– Но и вы, братцы-мужички, должны помочь.
– Дак мы-то с радостию! – Карпыч перекрестился на висевший в красном углу богатый киот.
Вообще, судя по избе, староста явно не бедствовал: крепкий дом-пятистенок, просторная горница, выложенная изразцами, топящаяся по-белому печь.
– Мы-то с радостию… Уж эти поганцы… ужо! Ни один живым не уйдет.
– Однако же на рожон, как вот сейчас, не лезьте, – дохлебав душистую ушицу, предупредил Денис. – Буде объявятся французы – встретьте приветливо. Накормите, напоите поболе… Пить-то они мастаки. А, как упьются… – тут голос гусара зазвучал глухо и грозно. – Как упьются – перебейте всех. Потом закопайте где-нибудь в овраге… чтоб никто ничего.
– От это правильно, господине! – тряся седой бородою, возрадовался Селиван. – Тако и сделаем. Ну, что? В баньку?
Гусар улыбнулся:
– А, пожалуй что!
В баньку пошли веселой гурьбою, с поручиками, с вахмистрами. Звали и Коленьку, да тот не пошел – все болтал с какой-то местной смешливой девчонкой. Гусары же парились крепко да еще несколько раз посылали за брагою верного слугу Андрюшку. Он же, ближе к ночи уже, и предупредил своего барина:
– Староста просил не торопиться из баньки-то уходить. Есть у него к тебе, Денис Васильевич, какое-то слово.
– Слово так слово. Выслушаем.
Так вот вскорости Денис и остался один. Посидел немножко на лавке пред банькою, да, устав от надоедливых комаров, зашел обратно, окатился водицею да забрался опять на полок – греться. Тут вот дверь-то и скрипнула…
– Быстро ты, Селиван Карпыч… Ой!
Вот именно, что ой! Вместо старосты возникла на пороге парной нагая крестьянская нимфа! Рыжеволосая, крепенькая, с большой налитой грудью и тонким станом, она показалась вдруг Денису олицетворением истинно русской красоты. Рыжие локоны крепостной красавицы, рассыпаясь, падали по плечам, круглое лицо сияло здоровьем, зеленые очи лукаво поглядывали на гусара.
– А Селиван Карпыч меня посла… Спинку потереть… попарить…
– Ну, иди сюда… – не стал отказываться гусар. – Давай-ка сначала я тебя попарю… а потом уж можно и спинку… Тебя как звать-то, красавица?
– Аглая…
– Аглая? Ну, надо же!
Дэн вдруг почувствовал, что откуда-то знает это имя, более того – оно ему чем-то дорого… и даже причиняет некую щемящую боль. И сразу же, словно сами собой, всплыли строки:
Но, Аглая, как идет к тебе
Быть лукавой и обманчивой!
Ты изменишь – и прекраснее!
И уста твои румяные
Еще более румянятся
Новой клятвой, новой выдумкой…
– Славный стих, – укладываясь на полок, улыбнулась парильщица.
– Еще бы!
Ухмыльнувшись, Денис принялся с упоением охаживать веником спинку и ягодицы прелестницы… а когда та лукаво обернулась, взял ее за руку и повел в предбанник… В парной-то для этого дела жарковато, ага!
Ах, эта пышная юная грудь… в ней тоже есть своя прелесть… как в этих крутых бедрах, в этой спинке… в этих…
– А ну, повернись-ка… нагнись вот, к лавочке…
* * *
Буквально на следующий день после возвращения победителей в лесной лагерь господин подполковник с верным своим Андрюшкою вновь навестил деревню, и вовсе не для новой встречи с юной прелестницею Аглаей. Получив от старосты Селивана Карпыча целую телегу всякого крестьянского добра, выставил ее перед оврагом да велел трубить общий сбор исключительно для ахтырцев, казаки и так выглядели, как надо.
– Ну, вот вам, господа гусары! – дождавшись, когда все собрались, Давыдов усмехнулся в усы. – Чтоб нас крестьяне с французами не путали – выбирайте-ка себе одежонку по вкусу.
Сам подполковник уже облачился в армяк из темно-синей тафты, сменил кивер на татарскую шапку, бросил стричь волосы и, в дополнение к усам, отпустил бороду, став похожим то ли на известного бунтовщика Пугачева, то ли на Стеньку Разина. Впрочем, больше все же напоминал…
Сплюнув, Денис Васильевич подошел к небольшому зеркальцу, повешенному на сосне в целях бритья гусар:
– Распутин! Как есть Гришка… Вернее, популярный актер Машков в роли оного.
Не все гусары отнеслись к затее с переодеванием с пониманием, особо разобиженным оказался Коленька Розонтов. Еще бы, в армяке и смазных сапогах он и вовсе перестал походить на гусара, обликом напоминая юного приказчика или подпаска, а, когда подросли волосы, и вообще стал похож на смазливую крестьянскую девку!
– Сирота казанская, – шутили гусары. – Как есть сиротинушка.
Хорошо хоть сабля на боку висела… Впрочем, и ее господин подполковник вскорости отнял, наладив корнета в разведку.
– С девчонками здешними пойдешь, – в тайности проинструктировал командир. – Вроде бы как по грибы или за ягодами. На самом же деле – смотри в оба! Староста Селиван сказывал – мародеры по окрестным селам бродят. Вот ты, Николай Петрович, их мне и сыщешь. Дело, сам видишь, опасное, важное… Да ты для таких и создан, гусар!
При таких словах Коленька окрылился душою и даже пустил скупую слезу, украдкой вытерев глаза кулаками. За сим и простились, договорившись встретиться к вечеру. Можно было, конечно, отправить в разведку и простых крестьян – что-нибудь, да высмотрели бы… Однако корнет еще и французский язык знал, как родной… даже, пожалуй, лучше.
Замаскировали корнета на славу – ну пастушонок и пастушонок, – в жизни никто не догадается, что гусар. Однако сердце у Давыдова все же не на месте было. За всеми делами Денис Васильевич частенько спрашивал – не вернулся ли Розонтов? Не явился ли для доклада? Нет, не явился пока…