Связь времен. Записки благодарного. В Новом Свете - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Ефимов cтр.№ 59

Если рыбак ловит с лодки в озере или океане, он должен быть готов к тому, что в любой момент к нему может подлететь моторка с инспектором. Американская конституция запрещает обыск без судебного постановления, но при встрече с рейнджером человек утрачивает это конституционное право. Что-нибудь незаконное непременно отыщется: запрещённая снасть, запрещённая новым постановлением рыбёшка, запрещённая наживка. В одном из калифорнийских парков мы только приступили к пикнику, как подкативший страж порядка полез в наш кулер, извлёк оттуда початую фляжку водки и любезно предложил нам выбор: самим вылить драгоценный напиток на землю или подвергнуться аресту и штрафу.

Раньше я любил ловить с мола, уходящего далеко в океан, потому что меня радостно возбуждали и удачи соседей. Теперь этот дух взаимного рыбацкого дружелюбия совершенно исчез, люди косятся на добычу соседа и, если им покажется, что она выпадает из вечно сужающихся рамок разрешённого, могут достать мобильник и донести в инспекцию.

Всё это проделывается под лозунгом защиты рыбных богатств. Да, мы знаем, что где-то там, за горизонтом, японский траулер волочит за собой многомильную капроновую сеть, которая, помимо улова, губит всё живое, подвернувшееся ей. С траулером мы ничего поделать не можем, он ведёт лов в нейтральных водах. Но нельзя же сидеть сложа руки и ничего не предпринимать? Мы отыграемся на любителях. Что? Отравляем бедным людям их последнее удовольствие? Ну а если для нас травить их — вообще единственное удовольствие, доступное в этой жизни?

Однажды мне удалось вырваться на рыбалку в Харриман-парк в будний день. Раннее солнце заливало озёрную гладь, зелёные пустынные берега отражались в зеркальной воде. Но моё наслаждение красотами природы длилось недолго. Уже минут через двадцать неведомо откуда рядом со мной возник рейнджер в зелёной форменной шляпе с полями. Первым делом он направился к моему ведёрку и выплеснул его содержимое на землю. Три пойманные рыбёшки размером с ладонь забились на траве. Он аккуратно замерил одну из них и достал штрафную квитанцию.

— Да, это краппи. В Нью-Джерси на них нет ограничений, но вы пересекли границу и сейчас находитесь в штате Нью-Йорк. А здесь у нас эта рыба под охраной и пойманную можно оставлять только длиной десять дюймов и больше. То же самое и число удочек: у вас заброшено в воду две, а здесь разрешена только одна. Но, так и быть, за два нарушения я выпишу только пятьдесят долларов. О’кей?

Всё это говорилось вежливо, почти приветливо. Похоже, он искренне ждал благодарности от нарушителя. Но старый хрыч не оценил доброты стража порядка. Он заявил, что всё это совсем не «о’кей». Он практически стал орать на лицо, находящееся при исполнении служебных обязанностей. Он обзывал его мелким тираном, отравляющим жизнь честных граждан. Он кричал, что, если даже всё население Америки выйдет с удочками на берега рек и озёр, это и на одну тысячную не уменьшит число костлявой мелочи, которую вы объявляете нуждающейся в защите. Что никакой нормальный человек не может запомнить все правила, меняющиеся от года к году и от штата к штату. Что разжиревшие, никем не избранные бюрократы сидят в своих кабинетах и выдумывают всё новые и новые запреты, чтобы оправдать своё существование. А вы, молодые и здоровые люди, рвётесь на тёплую и безопасную работу — штрафовать детей и пенсионеров, вместо того чтобы заняться охотой за преступниками и террористами.

Ошеломлённый рейнджер дописал свой штрафной билетик, положил его на пустое ведёрко и молча удалился. Конечно, рыбалка была безнадёжно испорчена. Дома я жирно написал на квитанции «не виновен» и отправил по указанному адресу, приложив письмо, в котором излил свой клокочущий гнев. На вызов в суд не ответил, штраф платить не стал. И ничего — весь конфликт истаял без всяких последствий. Если не считать комка в горле, безотказно набухающего у меня при виде любого «защитника окружающей среды» в зелёной шляпе с полями.

Большинство американцев давно смирилось с этим террором и предпочитают сразу выбрасывать пойманное обратно в воду без разбору. Если крючок засел слишком глубоко, его просто отрезают. Я мог бы перестать покупать крючки — столько раз извлекал их из брюха потрошимых рыбёшек. Кажется, к обществам защиты пушных зверей уже добавились группы борцов с мучителями-рыболовами. Но для русского человека отказ от вековой традиции поедания улова невозможен. Это священный завершающий ритуал. Уберите его — и всё счастье рыбалки испарится. С годами я отработал целый набор приёмов, как прятать «незаконную» добычу в кустах и потом незаметно уносить её в автомобиль, где обыск пока запрещён даже рейнджерам. Но в последние годы решил перейти на ловлю исключительно в частных прудах, где ты платишь за вход и куда рейнджерам путь заказан.

Вообще законопослушность американцев поразительна. Страна покрыта лесами, но вход в них практически закрыт. В грибной сезон мы постоянно наталкивались либо на проволочные ограды, либо на плакаты с надписью «Не входить», прибитые к каждому пятому стволу на опушке. Ни у кого это не вызывает протеста. А что там делать — в лесу? Только обожжёшься ядовитым плющом или подхватишь смертельно опасного энцефалитного клеща. Мы уж лучше проведём выходной около собственного, хорошо продезинфицированного бассейна — как славно!

Наконец, третья армия стражей порядка не так многочисленна, как две первые, её война менее заметна, но она порой представляет для маленького человека даже большую опасность, чем полиция и рейнджеры. Называются они «контролёры строительного кодекса» или «инспекторы городских строений». О них я расскажу подробнее, когда повествование дойдёт до страшной эпопеи продажи нашего дома в Нью-Джерси перед переездом семьи в Пенсильванию.

Столица графства Берген, город Хакенсак. Здание суда возвышается над ним, как средневековый замок возвышался над домиками подданных всевластного феодала. Я вызван сюда повесткой, чтобы исполнить священный долг американского гражданина — выступить в роли присяжного в суде. Запарковав автомобиль на огромной стоянке, вхожу в вестибюль, приближаюсь к рамке метал-лодетектора. Дзинь-дзинь-дзинь! Так и есть — я забыл в кармане перочинный ножик. Нет, у судебных охранников нет шкафов для хранения запрещённых предметов. Но не тащится же обратно к автомобилю с ноющей от подагры ногой? Я выхожу наружу, присаживаюсь на скамейку. Потом незаметно опускаю руку, прячу ножик в траву газона. Возвращаюсь в вестибюль, прохожу через рамку. Звоночек молчит, меня пропускают. Ах, смешные охранники! Не знают они, какая бомба спрятана у меня в голове. На такую бомбу рамки ещё не придуманы.

Да, глухой протест давно назревал в моей душе. Когда я читал статьи или романы, описывавшие отбор присяжных в сегодняшних американских судах, меня изумляло, как цивилизованные люди могли дойти до такого извращения изначально разумного и справедливого установления. Например, история ареста Скотта Питерсона, убившего свою жену на восьмом месяце беременности и бросившего ящик с её трупом в океан, ещё долго заполняла страницы газет и экраны телевизоров. И всё равно при отборе присяжных кандидатов спрашивали, слыхали они что-нибудь об этом деле. Если ответ был да, считалось, что у кандидата могло заранее сложиться предвзятое мнение о вине подсудимого, и адвокаты получали право отвести его. То, что ответить нет мог бы только какой-то житель лесной пещеры или неграмотный дебил, спрашивавших не смущало.