Авантюрист - читать онлайн книгу. Автор: Марина и Сергей Дяченко cтр.№ 6

— У призраков над человеческой жизнью власти нет! Нечего пугать-то… Пугало смирно… маломощное, пугало-то. Только ворон на огороде пугает…

* * *

Женщина обиделась, но виду не подала. Сквозь мутную пелену, затянувшую мир после некоторого количества выпитого вина, я видел, как она подлащивается поочерёдно к хозяину трактира, к работнику и даже к поварёнку — но все, преодолевая соблазн, дают ей от ворот поворот.

А ведь здесь таких, как мы — осуждённых, — видели-перевидели. Всякий раз после Судной ночи в этот трактир заваливается ополоумевшая от внезапной свободы толпа… Возможно, эти опасливо приглядывающие за нами люди знают о приговорах Судьи куда больше нашего, и потому ароматная одинокая женщина не находит среди них сочувствия. Даже у мальчишки-поварёнка, которому эдакое счастье перепадает нечасто. А разбойник надрался и спит, а воришка надрался тоже и пускает слюни, а я такой гордый, что самому противно, что ж ей, на старикашку кидаться?!

Сознание покинуло меня, кажется, всего на минуту — зато, когда я очнулся, была уже глухая ночь. Чисто вымытый пол пахнул мокрым деревом, разбойник постанывал на лавке, трактир был пуст, и только на лестнице, уводящей вверх, в жилые комнаты, скрипом отдавались крадущиеся шаги, ползла сквозь темноту горящая свечка да поднимались в такт шагам две обнявшиеся тени.

Я с трудом выпрямился. Завертелась, набирая скорость, пьяная голова. Карусель, да и только. Сучья карусель.

Повезло старикашке. Будто заранее знал — ни капли не выпил. Одной болтовнёй был пьян — и вот теперь тянется по лестнице, вдыхая приторно-сладкий запах её духов. Вот скрипнула, отворяясь, дверь…

Обеими руками я свирепо растёр лицо. Карусель приостановилась; ночь — время безнадёжное. Сегодня я вдыхал запах пыли и травы, смотрел на солнце и верил, что теперь жизнь моя пойдёт по-новому, забудутся волглые стенки, мокрицы и вши, весь последний месяц забудется напрочь…

«Дорожка твоя в тину, Ретано. Ты уже в грязи по пояс — а там и в крови измараешься…»

Светлое Небо, но зачем-то ведь на свете наплодилось столько дураков?! Если на ярмарку приезжает сборщик налогов — ну хоть кто-нибудь посмотрел бы внимательнее в его бумаги! Нет, поворчали и понесли — по доброй воле, чтобы неприятностей с властями было поменее. Сборщик натурой не брал, а только деньгами — кошелёк к земле не тянет, это не корзины на спине таскать… Ну разве я так уж их ограбил?! Родовое поместье в упадке, денег из него не выжмешь, всё равно что из камня молоко доить, а отпрыску Рекотарсов как-то жить надо, нет?!

Я ушёл за день до прибытия настоящего сборщика. Тому сперва морду набили — за самозванца приняли, налоги-то сданы уже, честь честью… Потом от местного князя усмирительный отряд прискакал — плохо обернулась ярмарка. Кого-то, говорят, до смерти затоптали…

Потом мне рассказывали, что хозяин, разъярившись, взыскал недостающую в казне сумму с этого самого сборщика. А тот повесился на воротах… Всё мне рассказали длинные языки. И на меня же потом навели — иначе как объяснить, что меня взяли на большой дороге, в двух днях пути от места происшествия?!

«Ты тот же разбойник — где лесной душегуб просто перерезает горло, ты плетёшь удавку жестоких выдумок…»

Дурака никто никогда не винит. Дурака жалеют; если ягнёнок шляется по лесу, то виноват, конечно, волк. Красиво говорит Судья — «удавка жестоких выдумок»… Прямо по-книжному. Как с листа читает.

«Год тебе гулять. По истечении срока казнён будешь…»

Я вздрогнул. Мне померещились шаги — наверху, над головой, кто-то ступал босыми ногами, не иначе как старикашка собирается с силами для занимательного эксперимента. В силе или нет приговор Судьи?

Собственно, эти, опознавшие во мне лжесборщика, могли разорвать меня голыми руками. И остановило их одно: близость Судной ночи…

Может быть, они тоже дураки? Законченные? И считают, что одна неприятная ночь, проведённая в обществе тонконогого Судьи, сполна накажет меня за разорённую ярмарку и труп сборщика на собственных воротах?..

Где-то там, наверху, сейчас заскрипит кровать. А потом шлюха, помятая, но счастливая, нетвёрдой походкой спустится вниз и объявит со смехом: прав был старикашка, во всём прав! Нет у призраков власти над живыми людьми, один страх бесплотный…

Гм! А если Судья знает про сборщика — значит, и всё, что он говорил про ювелира, тоже правда? И благообразный старикашка изнасиловал, а потом и убил девчонку, бывшую у него в услужении?!

Мне сделалось дурно. Поплыл перед глазами вымытый пол, новой каруселью завертелась голова, захотелось лечь лицом в стол и подольше не просыпаться…

А потом сверху послышался тяжёлый удар. И целую секунду было тихо. И ещё секунду.

…От крика дрогнули огоньки свечей. Кричала женщина — да не обычным женским визгом, а с подвыванием, взахлёб, будто от нестерпимого ужаса, будто коврик у её кровати поднялся на членистые лапы, алчно засучил бахромой и кинулся на горло — душить…

От крика заворочался на лавке разбойник. От крика проснулся воришка и повёл бессмысленными глазами. Застучали по всему дому двери, из комнаты для слуг высунулся перепуганный сонный работник.

Она всё кричала. Не уставая.

Трухлявые ступеньки чуть не лопались под ногами. Я рывком подскочил к двери, за которой захлёбывалась воплем женщина, и вломился, судорожно отыскивая на поясе несуществующий кинжал.

В комнате горела единственная свечка. Шлюха стояла на кровати в чём мать родила. Стояла, чуть не упираясь затылком в низкий потолок, и вопила, прижимая ладони к нагой груди. С первого взгляда мне показалось, что в комнате больше никого нет, но женщина смотрела вниз, в угол, я ожидал увидеть там, что угодно, хоть и вставший на членистые лапы прикроватный коврик…

Стоило только повыше поднять свечку.

Он лежал на спине, белки глаз отсвечивали красным. Из-под затылка чёрной тарелкой расползалось круглое пятно крови.

— А-а-а, — выла женщина, забыв о своей наготе и не смущаясь толпы, завалившейся в комнату вслед за мной. — А-а-а… Голова-а…

Я склонился над умирающим — а старикашка умирал, окровавленный рот подёргивался в предсмертной судороге, будто желая сказать мне что-то важное, исключительно важное, стоящее предсмертного усилия. Я прекрасно понимал, что ничего он не скажет, — ещё секунда… другая…

Старичок мучительно испустил дух. Женщине за моей спиной грубо велели заткнуться.

Я поднёс свечку к остановившемуся лицу. Так близко, что ещё мгновение — затрещала бы седая всклокоченная борода.

Старик приколочен был к полу. Падая навзничь, он напоролся затылком на огромный, кривой, торчащий из пола гвоздь.

* * *

Утром я был далеко.

Что мне до путаных объяснений хозяина — умывальник, мол, стоял, приколоченный к полу, а потом унесли, а гвоздя не заметили?