Театральная площадь - читать онлайн книгу. Автор: Валерия Вербинина cтр.№ 34

Но эта победа дорого ему обошлась, потому что, когда он в следующий раз увидел Машу, она была явно не в духе и повернулась к нему стороной, которую он не любил. Едва он напомнил о том, что они могли бы сходить в загс расписаться, его собеседница вспылила:

— Ты думал, раз я сняла перед тобой трусы, ты что-то для меня значишь? Да ты… да ты…

Но Опалин был далеко не глуп — и хотя форма, в которую она облекла свои мысли, оказалась для него глубоко оскорбительной, он уловил, что Маше плохо и что она несчастна.

— Кто тебя обидел-то так? — вырвалось у него.

Маша посмотрела на него и зарыдала.

— Оставь меня, уйди… — выговорила она сквозь слезы. — Нет! Не уходи, — вскинулась она, как только он сделал движение прочь.

…Вечером, сидя в желтом круге света, который отбрасывала лампа, Серафима Петровна чинила чей-то жилет, который в балете называется дивным словом бомбетка, и укоризненно говорила племяннице, которая расчесывала свои длинные волосы:

— Он же хороший человек. Зачем ты ему голову морочишь?

— Он меня замуж звал, — сказала Маша скорбным тоном, как будто речь шла о чем-то неприличном.

— Ну и вышла бы. Что тебе в нем не нравится? Сергей твой вон уже и звонить перестал. Про Алексея Валерьевича и говорить нечего… А этот надежный. Держись его…

— Ах, да что вас слушать! — отмахнулась Маша. — Вы и про Алексея, и про Сергея точно так же говорили. И что со мной будет? Ну, выйду замуж, стану такой же клушей, как все…

— Посмотри на меня, — неожиданно требовательным тоном проговорила Серафима Петровна, опуская шитье на колени. — Я не была замужем. И что? Легче мне стало? Не глупи, Маша. Я же вижу, что он тебе нравится, а уж он с тебя глаз не сводит…

— Не понимаете вы меня, — вздохнула девушка. — Не в нем дело, а в том, что я не нахожу для себя места в этой жизни… Все, что она мне может предложить, — готовку на примусе, конуру в коммуналке, вместо радости — редкие иллюзии… хорошие фильмы, прекрасные балеты… И одни приспособленцы кругом, а те, кто не приспособленцы, те еще хуже! — добавила она с ожесточением.

— Фантазерка, — пробормотала себе под нос Серафима Петровна, откладывая бомбетку и берясь за светлый балетный плащ. — Надо, знаешь ли, ближе… как это говорится… держаться реальности, да… А ты все грезишь о какой-то другой жизни, где тебе было бы лучше… Очнись, Маша! У тебя ничего не будет, кроме того, что есть… И людей надо ценить… хороших людей…

В дверь постучали, и через секунду в комнату просунулась физиономия болтливой 16-летней соседки, которая часами могла трещать по телефону.

— Машка, там из театра звонили… Требуют, чтоб ты срочно приехала, бумагу для дирекции напечатать надо, это очень важно… Меня с Витькой разъединили, представляешь, чтобы тебе сообщение передать! Ну вот…

— Что еще за бумага? — спросила Серафима Петровна, когда соседка убежала.

— Откуда мне знать? — буркнула Маша, закалывая шпильками свои длинные волосы. — Наверное, что-то насчет Головни, ему вчера на репетиции плохо стало… Никуда я не поеду…

Однако она отошла к платяному шкафу и, открыв его, стала переодеваться.

— Если бумага для дирекции, ее Капустина печатать должна, — несмело заметила тетка. — Секретарша Дарского…

— У-у, вы скажете тоже… Она же у нас царица, — презрительно проговорила Маша, натягивая поверх блузки джемпер. — Ну и что, что ошибки делает и все за ней нужно править… — Она посмотрела на старинные часы, степенно тикающие в углу. — Восьмой час, опера сегодня… Нет, опера — это не мое… Я быстро вернусь.

Она поцеловала тетку в сморщенную желтоватую щеку, влезла в модные сапожки, натянула шапочку, накинула шубку, взяла варежки, сумочку и выпорхнула за дверь.

На улице мысли ее приняли самое причудливое направление.

«А может быть, она права?.. Просто надо меньше требовать от жизни, чтобы получать больше… Распишемся, не понравится — всегда смогу вернуться к себе… И потом…»

Черная машина подъехала к тротуару, из нее выпрыгнули две тени.

— Мария Арклина? Пройдемте с нами.

— Но я…

— В машину. И не вздумайте сопротивляться…

Куда уж тут сопротивляться, когда у одного твоего локтя — здоровенный верзила, а у другого — тип поменьше, зато с широченными плечами! Эх, плакала твоя головушка, Машенька…

Прощай, мама, Ваня, Алексей, прощайте все…

Ее затолкали на заднее сиденье и уселись слева и справа от нее, сведя тем самым на ноль не то что возможность бегства, но даже и мысли о нем. Почти одновременно хлопнули закрывающиеся дверцы.

— Поехали! — крикнул верзила шоферу.

Прощай, театр. Аполлон, прощай… Вот так, наверное, и кончается жизнь: только что была, и хоп — ее уже нет.

Темен ноябрьский вечер.

Заледенев, Маша вцепилась в свою сумочку, давно уже ставшую ненужной. Эту изящную вещицу из обрезков кожи мастерски сшила тетка, как и почти всю одежду для племянницы.

«Что же с ней будет? Что же…»

Машина остановилась. Хлопают дверцы. Голоса.

— Выходите!

Кое-как она выбралась из машины. Ноги ее не держали, но кто-то — даже без грубости — поддержал ее за локоть.

— Сюда.

Лестница. Коридор. Какие-то люди с петлицами идут навстречу. У одного из угла рта свисает лихо заломленная папироса. Запах дыма, который Маша не переносит, немного привел ее в себя.

Дверь, на двери — табличка с надписью, но девушка ее не прочитала: перед глазами все плыло.

— Разрешите доложить, товарищ капитан… — И еще какие-то слова.

— Можете идти.

Маша покачнулась, повернулась к двери. Но нет. Это не ей. Это конвоирам. Они уходят, а она остается. Остается…

— Садитесь, гражданка Арклина.

На стене — портрет Сталина, под портретом — стол и человек. Маша перевела взгляд, увидела рядом с собой стул, села, положила сумочку на колени и вцепилась в нее, как утопающий — в спасательный круг. Впрочем, в том месте, в котором она находилась, вряд ли что-то могло ее спасти.

— Вы понимаете, где находитесь? — доносится для нее словно издалека.

Она попыталась сосредоточиться. Соседка с торчащими косичками. Звонок… Театр…

— Послушайте, это какая-то ошибка… Мне надо в театр… меня вызвали…

— А ваша соседка любит говорить по телефону, — усмехнулся человек за столом. — Пришлось ее разъединять…

Маша озадаченно моргнула, но в следующее мгновение до нее дошло. Итак, никакого театра не было. Все обман.