Но теперь она была здесь. Сначала Екатерине показалось, что ее просто надели на студентку, что это лишь неудачная шутка. Любой человек на ее месте подумал бы об этом! Но чем дольше она смотрела на неподвижное тело, чем четче понимала, что все намного сложнее – и страшнее.
Маска не закрывала лицо студентки. Она заменяла лицо Нины. У края фарфора просматривалась кровавая линия, за которой кожи просто не было. Эту маску создавали как сувенир, надеть ее так, чтобы она идеально прилегала к лицу, было невозможно. Поэтому кто-то просто срезал кожу и мягкие ткани, освобождая место для хохочущего лика арлекина.
Все еще не веря себе, Екатерина коснулась руки студентки – и тут же отпрянула. Рука была холодной и неестественно твердой, словно в кресле сидела не настоящая девушка, а восковая кукла. Никто не смог бы пережить то, что сделали с несчастной, и умерла Нина, похоже, много часов назад.
Нина умерла. Эти слова снова и снова кружили в сознании Екатерины, затеняя все остальные мысли. Лишь теперь она на своем опыте поняла, что такое настоящий шок. Она должна была бояться, плакать, звать на помощь, биться в истерике. А вместо этого она стояла перед креслом и просто смотрела на труп, будто и сама в этот миг перестала быть живой.
Она не знала, сколько длилось это могильное спокойствие, окутавшее кабинет. Время потеряло смысл, оно существовало где-то рядом, не касаясь Екатерины. Она только и могла, что смотреть на мертвую студентку, – свою ученицу! – надеясь увидеть, как та сделает вдох. Всего один вдох, и этого будет достаточно, чтобы доказать ее ошибку. Нина на самом деле жива, все еще можно исправить!
Спокойствие, длившееся целую вечность, всего за секунду сменилось хаосом. Двери вылетели из петель, в кабинет ворвались люди. Они что-то кричали, обращались к ней, но Екатерина не могла разобрать ни слова. Головокружение вернулось с удвоенной силой, в душе было пусто, как в иссохшем колодце. Она не могла оторвать взгляд от маски арлекина.
Но ее заставили: схватили за руки и без труда оттащили в сторону. Сначала грубо и больно, но кто-то успокоил их, и они стали действовать осторожней. Окруженная другими людьми, живыми, злыми, Екатерина понемногу начала оттаивать, она даже понимала обрывки фраз, звучавших вокруг нее, однако от этого становилось только хуже.
Дверь была заперта изнутри.
Она и Нина остались в кабинете вдвоем.
Их обеих последний раз видели вечером.
Посторонние в университет не проникали.
Больше ни о чем не говорили, но многое Екатерина понимала сама. Ее руки в крови, и наверняка эта кровь принадлежит погибшей студентке. Маска, из-за которой изуродовали несчастную, принадлежит преподавательнице. На столе, окруженный не до конца засохшей лужей крови, валяется скальпель, и Екатерина уже не сомневалась в том, чьи отпечатки на нем найдут.
Все указывало на то, что это она в необъяснимом приступе безумия набросилась на Нину. Улики подтвердят это, и никто в мире не поверит, что она невиновна. Кто-то подставил ее так ловко, так гениально, что даже адвокат, защищающий ее в суде, будет тайно желать ей смертной казни.
Но среди этого театра абсурда, среди крови, жестокости и душевного онемения Екатерина была уверена лишь в одном: она никого не убивала. Еще вчера утром все шло своим чередом, Нина была жива, Екатерина не сомневалась в том, что у нее все под контролем, в ее мире просто не было места убийствам и криминалу. Она уверенно строила планы, и этот день был самым обычным и ничем не примечательным.
А потом, менее чем за сутки, кто-то сумел разрушить всю ее жизнь.
Часть 1. Кровавая Мэри
Агата была уверена, что она дома, в своей постели, пока не попыталась пошевелиться. Тогда она и поняла: все, что померещилось ей перед пробуждением, на самом деле правда. Иногда бывают настолько яркие сны, что им веришь до последнего. Таким сном она и объяснила то, что ей холодно, неудобно лежать, у нее болит рука, а по глазам ей бьет неестественно яркий свет.
Но оказалось, что сознание ее не обмануло. Ей было холодно потому, что она была полностью раздета, кто-то оставил ее одну, обнаженной, не прикрыв даже простыней. Ей было неудобно, потому что лежала она не на мягкой постели, а на жестком столе, застеленном едва ощутимым куском ткани, которая по толщине уступила бы даже бумаге. А рука у нее болела потому, что в вену ей был введен катетер.
Ее ослепляли огни круглой лампы, закрепленной над столом. Прикрыв глаза рукой и приподнявшись, Агата обнаружила, что лежит на хирургическом столе, рядом с ней установлено медицинское оборудование, а над головой у нее уже включена рабочая лампа – пока не на полную мощность, но достаточно ярко, чтобы свет отзывался темными пятнами перед глазами.
Комната, в которой она пришла в себя, не была даже близко похожа на операционную в обычной больнице. Стол и оборудование размещались в центре темного, лишенного окон подвала с закрашенными черной краской стенами. Лампа оставалась единственным источником света, возможно, других просто не было, потому ее и оставили включенной. Судя по катетеру, Агату уже подготовили к операции, оставалось только начать.
Но самым страшным открытием было даже не это. Опустив взгляд на собственное тело, Агата мгновенно забыла о смущении. Ее нагота просто отходила на второй план, значение имели лишь полосы, покрывавшие ее кожу. Тонкие пунктирные линии, которыми хирурги обычно намечают места разрезов.
Они были повсюду, расчертили ее тело так, что она была похожа на одну из тех схем, которые обычно вешают на мясных рынках. Только там готовятся разделывать коров и свиней, а она оставалась человеком – однако для тех, кто принес ее сюда, это было не так уж важно.
Она оказалась на этом столе не для операции. Она должна была умереть здесь, и небольшие пластиковые контейнеры, стоящие у стены, лишь подтверждали это. Агата никогда раньше таких не видела, но по фильмам знала, что они используются для перевозки донорских органов. Ее органов! И судя по линиям, ее не собирались оставлять в живых. Ее привезли сюда, чтобы просто разобрать на «запчасти», а все остальное… да не важно, что с остальным. Избавиться не так сложно.
Агата не знала, почему это произошло, почему выбрали именно ее, чем она заслужила такое. Здесь, в этом пропахшем сыростью зале, лишь одно было важно: она каким-то чудом пришла в себя до того, как они взялись за нее. Судя по тому, что она не была привязана, ее похитители такого просто не ожидали. Судьба подарила ей один шанс, всего один, и если Агата упустит его сейчас, все будет кончено.
Такая ситуация не могла привидеться ей и в страшном сне, Агата раньше не представляла, как она реагирует на столь грандиозный, накрывающий ее лавиной стресс. Оказалось – неплохо. Когда она поняла, что с ней происходит и что поставлено на кон, сонливость как рукой сняло. Ее тело снова было живым, быстрым и сильным, страх на время отступил, позволяя ей мыслить ясно и спокойно.
Потом можно будет рыдать, биться в истерике и шарахаться от каждой тени. Если она сумеет выжить. А для этого придется постараться, потому что никто ей на помощь не придет, уже то, что она проснулась, – чудо, и второго чуда не будет.