Билет в Зазеркалье - читать онлайн книгу. Автор: Антон Леонтьев cтр.№ 54

Синдром Дауна.

И она задала вопрос, который и до, и после нее задавали наверняка миллионы матерей:

— А ошибки быть не может?

Врач принялся долго, нудно, с избыточными медицинскими терминами рассуждать о вероятностях, возможностях и шансах.

И еще до того, как его монолог подошел к завершению, Инна уже наверняка знала: нет, не может.

Помнила она и вечер того дня, когда Геннадий, в кои-то веки приехав в подмосковный особняк сразу после работы (не заезжая ко второй Инне), даже и не повел бровью, когда жена путано поведала ему о том, что сообщил ей врач, и лаконично велел:

— Делай аборт.

Но более всего врезалось в память, конечно же, рождение Женечки. То, что сына она назовет так, в честь своего покойного отца, Инна решила уже давно — и без консультаций с мужем. Да, Генычу, ееГенычу, а быть может, и вовсе уже не ее, было решительно наплевать, какое имя получит его сын. Сын, которого он не хотел, которого он до последнего предлагал убить, а уже потом, после рождения — избавиться от малыша, сдав его в детдом. Вероятно, еще и жутко обиделся бы, если бы она дала мальчику имя отца Геныча, тоже покойного.

Инна настояла на том, чтобы роды были естественные, а не при помощи кесарева сечения, хотя врач, с учетом ее возраста, а также сопутствующих обстоятельств, настойчиво предлагал именно этот вариант.

Заслышав первый крик сына, долгий и истошный, Инна вдруг испугалась. Ведь ей предстоит сейчас взять крошку на руки.

А что, если она не сможет? Испугается? Поймет, что не в состоянии полюбить?

Но все страхи исчезли без следа, как утренний туман, когда ей подали этот красный, сморщенный, такой невероятно одухотворенный и — ей было бесконечно неинтересно, как это видят другие! — красивый комочек, который был ее сыном.

Смогла. Не испугалась. А полюбить… Что значит — не в состоянии полюбить собственного сына? Она ведь уже любила его еще до рождения, и это чувство только умножилось в триллион раз, когда она впервые увидела Женечку.

И тогда же, в ту долгую декабрьскую ночь, поняла, что это будет ее сын — не сын Геныча, ее Геныча (или теперь ясно, что уже давно, вероятно очень давно, не ее?), а только лишь исключительно, полностью и нераздельно ее сын.

Вероятно, это и был тот момент, когда она разлюбила Геныча, хотя крах их отношений и агония их любви начались намного раньше.

Намного.

Но в тот день, потеряв мужа, она обрела сына.

И это, как знала Инна, самая ценная сделка, которую она заключила в своей жизни!

Выстрел прогремел на весь бальный зал, и вслед за этим раздалось жалобное дребезжание, а сверху, из люстры, куда угодили оба патрона, посыпались сбитые хрустальные подвески.

В самый последний момент Инна, когда пальцы уже скользили по спусковому крючку, резко подняла дуло ружья, отведя его от беззащитного, распахнувшего в ужасе глаза Геныча.

И выстрелила вверх, в потолок, в люстру.

Сделала она это, потому что… Потому что просто не могла убить его, человека, которого когда-то любила. Причем не могла сделать это на глазах своего сына, да, ее сына, но также и сына Геныча, который бы по ее прихоти стал бы свидетелем смерти своего отца.

А вернее, убийства отца рукой матери.

Не могла.

— Мамочка! — услышала она знакомый голосок. — Мамочка!

Расталкивая замерших от ужаса, смолкших гостей, к ней ринулся Женечка, и Инна, отшвырнув ружье на пол, присела и обняла его. Сын прижался к ней, Инна почувствовала, что его трясет.

Да и ее саму изрядно колотило, а наваждение бесследно прошло. Неужели она на полном серьезе желала убить Геныча?

Весь ужас заключался в том, что да, желала.

И почти застрелила. Почти…

Мальчик, плача, уткнулся ей в грудь, а Инна на мгновение забыла о том, что только что произошло и где она находится. Она нежно поцеловала ребенка, гладя его по голове.

И услышала дикий вопль пришедшего в себя Геннадия:

— Ну, стреляйте же в нее! Я вам приказываю — стреляйте!

Резко выпрямившись, Инна загородила собой сына и увидела стоявших перед ней вооруженных людей. Посмотрев по очереди каждому из них в глаза, Инна отчеканила:

— Ну что же, если совесть позволяет и вам захотелось сесть, причем надолго, то стреляйте. Как же хорошо, что здесь столько свидетелей!

Люди мужа, явно колеблясь, не спешили выполнить его дурной приказ. Геннадий же отполз в сторону и по-прежнему подначивал их, однако Инна игнорировала его угрозы. Пусть вопит все, что пожелает.

И этого человека она когда-то страстно любила?

Да, любила. И да, страстно.

И да, он был отцом ее сына, ее единственного сына. Но у самого Геныча теперь был другой сын, тоже, по всей видимости, единственный.

Так не могла же она лишить своего сына отца, пусть даже такого?

Не могла.

Взяв плачущего Женечку за руку, Инна обвела взором всех собравшихся. Никто — в самом деле никто! — не выдержал ее взгляда, отводя глаза, отваливаясь в сторону, пятясь. Она слышала гомон, возбужденные голоса, хлопанье двери, ведущей в зал. Задние ряды ретировались, праздник закончился.

Торжественный прием по случаю ее пятидесятилетия завершился.

Как же хорошо!

— Приношу свои самые искренние извинения за эту сцену, которую вы, безусловно, не забудете до конца дней своих, — произнесла Инна. — Однако любой и каждый пусть знает: если с моим сыном что-то случится и в этом будет виноват мой муж, то я безо всяких колебаний застрелю его. Надеюсь, это понятно?

Сжав руку сына, она посмотрела на скорчившегося, сидевшего на полу Геннадия, который бросал на нее злобные взгляды.

— Мой муж только что сообщил мне, что обокрал меня. При помощи подлого трюка забрал у меня все активы холдинга, который я основала и долгие годы возглавляла вместе с ним. Которого бы и не было, если бы не я, так ведь, Геныч?

Инна на мгновение вспомнила забавные события тридцатилетней давности, эти две провалившиеся «сделки», разговор с Григорием Ильичом…

А что, если ей следовало тогда принять его предложение и выйти замуж за владельца Ближней дачи? Даже если бы она тогда тоже родила ребенка с трисомией 21, то — в этом Инна ни секунды не сомневалась — Григорий Ильич, в отличие от Генки, любил бы малыша всем сердцем.

Но какой прок было думать о том, что изменить все равно нельзя?

— Что же, теперь вы понимаете, отчего я решила пристрелить своего супруга. Но не пристрелила, как вы своими глазами увидели. Так что если сегодня вечером его тело с дырой в груди найдут в этом бальном зале, пусть все знают: это сделала не я, а кто-то из вас!