Платье невесты - читать онлайн книгу. Автор: Елена Сокол cтр.№ 5

Цыганствующий карнавал — так Маруся называла это сборище странных людей, которые, заполнив собой все имеющиеся в квартире поверхности, лежали, сидели и стояли у них в гостях иногда даже сутками. Они пели неприличные песни, матерились, нередко дрались, а затем снова возвращались к мирному обсуждению современного искусства — такого несправедливого по отношению к непризнанным гениям.

В воздухе привычно стоял запах краски, перегара, духов и тлеющей сухой травы. Они все много курили, и в основном что-то запрещенное, отчего потом долго смеялись и лезли друг к другу целоваться. Сначала Марусю смущала вся эта обстановка и все эти чужие люди, поглядывающие на нее с интересом, но очень скоро она привыкла. И с подачи Яна уже сама смело затягивалась горьким дымом, от которого становилось так легко и весело, что жизнь казалась настоящей сказкой.

Так прошло несколько месяцев. С наступлением зимы пришлось затащить все художественные прибамбасы обратно в мастерскую, в уютном любовном гнездышке, где Ян с Марусей могли вечерами любоваться закатом, стало невыносимо холодно. И теперь они с нетерпением ждали прихода сначала Нового Года, а затем и весны. И вот, в конце декабря пришла хорошая весть — какой-то богатей купил одно из изображений Маруси для своего особняка.

Обмывали гонорар Зварского они всей толпой. Опять в квартирке собралась разношерстная компания, шампанское полилось рекой, гости наперебой толкали умные речи о современном театре, балете, кино. Одни лежали на диване, другие на полу, кто-то сидел даже на промерзшем подоконнике, и все передавали по кругу какую-то пахнущую горьким сеном самокрутку. А Маруся, героиня вечера, изображением которой были завешаны уже почти все стены мастерской, ходила между ними по пыльному полу босиком, обмотанная простыней, как древнегреческая богиня, и степенно подавала закуски.

А потом в окутанной сизым сигаретным дымом квартирке начались веселые песни под гитару, страстные танцы и громкий смех. Какой-то юный поэт, которому посчастливилось напиться и утолить свой голод сырной нарезкой, стоя прямо на табурете, громко декламировал стихи. Ему все дружно аплодировали, и Маруся, опьяненная успехом, тоже.

Кто-то притащил старый патефон, и все ринулись плясать под Шаляпина. «Странный выбор», — думала девушка, но в этой компании, кроме нее, не было ни одного, так сказать, нормального, среднестатистического человека, и потому массовое пьяное помешательство никого не смущало.

Еще через час они со Зварским уже возлежали на подушках в углу комнаты, наблюдали, как одна из юных, царственно-бледных и тощих балерин выдавала робкие па под бас гениального музыканта, смеялись и привычно пили из одного бокала вино.

И гордая своим мужчиной Маруся заснула под этот адский шум, чувствуя себя абсолютно счастливой. А проснулась уже на рассвете, когда солнечные лучи настойчиво пробивались сквозь туманную дымку отступающей ночи и скользили по полу мастерской, освещая распростертые тут и там тела спящих богемных выскочек разных сортов и возрастов. Зварского рядом почему-то не обнаружилось.

Но нашелся он быстро. В соседней комнатке. Она застала его сношающимся с той самой тощей балериной с ногами-спичками и сисечками-прыщиками. Он удобно наклонил девушку на табурет, на котором так любила позировать Маруся, и, ничуть не смущаясь спящих на диване рядом гостей, трахал ее на почти немыслимо высоких скоростях. Зварский не остановился даже тогда, когда заметил присутствие Маруси в комнате. Так и продолжил шпарить, не сбавляя скорости.

Лишь махнул рукой, что могло означать либо «присоединяйся», либо «не мешай и иди отсюда».

— Я мужчина! Мне нужно разнообразие! — Кричал он позже, когда она собирала свои вещи, утирая горючие слезы. — Не реви, Мария, это глупо. Я не виноват, что у меня иссякло вдохновение! Всему есть свой срок!

Но Марусю было не остановить. Она бросилась яростно рвать наброски, на которых была изображена. А балерина, одернув кожаную юбку и поправив чулки, флегматично восседала на стуле, наблюдая за этой сценой, и, видимо, просто ждала окончания скандала.

— Прекрати, Мария! При чем здесь искусство? — Мгновенно протрезвевший Зварский рвал на себе волосы.

— Ноги моей больше не будет в этой колыбели разврата! — Маруся кидалась на стены, сдирая холсты. — И ни фигуры моей, ни лица, ни даже кончика носа!

— Марусик, Марусечка… — Он упал на колени, пытаясь телом прикрыть оставшиеся картины. — Ну, что ты из-за ерунды?

Ерунда в это время, как назло, громко икнула и повалилась со стула. Перебрала. Такое бывает, если за целый день съесть два салатных листа и яблочко, а потом жрать шампанское, как не в себя.

— Тьфуй! — Плюнула Маруся, перешагивая через пытающуюся подняться на ноги балерину.

— Ты куда? — Донеслось со спины.

Она ответила что-то дерзкое — про кота и его гениталии, кажется. А затем покинула его мастерскую навсегда.

И так, она снова оказалась на той точке, с которой все начиналось. Снова одна, снова с чемоданом, без копейки денег и связей. Без надежды выжить в шумном мегаполисе, обошедшемся с ней так несправедливо. Хотя, чего Маруся хотела? Ведь знала же, с кем связывалась. Люди искусства и так не от мира сего, а Ян еще и видный мужчина. И хоть сердце никогда и не замирало при виде его волосатой груди, зато замирало все остальное.

Да, ее тело помнило, как дрожало и пело под его сильными руками. И пусть меж ней и Зварским не было места для истинного родства душ, из которого обычно рождается большое светлое чувство, но все-таки они достаточно долго существовали в едином пространстве. И в этой дикой смеси необузданного секса и горячих эмоций и рождался креатив: живой и импульсивный творческий процесс. По этому всему Маруся тоже чувствовала острую ностальгию.

И вот она оказалась одна. Жестоким морозным вечером, в канун Нового Года. Сумасшедший предпраздничный шопинг был в самом разгаре. Люди хватали с полок все без разбора: продукты, сувениры, украшения, смартфоны, одежду. Город до поздней ночи стоял в беспощадных пробках, а в воздухе витал запах свежих еловых веток, дорогих духов, мандаринов и выхлопных газов.

А Маруся медленно плелась по улице среди всей этой суеты, разглядывая мутными от слез глазами многочисленные яркие витрины и громоздящиеся в них игрушки, гирлянды и шары. И никто на целом свете нигде ее не ждал. Жизнь казалась девушке такой же ничтожной, как снежинки, которые таяли от ее дыхания на пушистых вязаных варежках.

Полный мрак.

И задвинуть бы свою гордость куда подальше. И вернуться бы домой с поджатым от обиды хвостом. Да денег не было совершенно. И пусть к гонорару Зварского она имела весьма опосредованное отношение, девушка все равно не решилась бы взять хотя бы малую его часть.

Ноги зябли, щеки под образовавшимися на них морозными корочками болели все сильнее, а слезы на ресничках Маруси уже превратились в льдинки и неприятно резали глаза. В пору было ложиться и умирать, когда вдруг очень знакомый голос вытащил ее из глубины отчаянных мыслей: