Митридат - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Гладкий cтр.№ 79

— Не думаю, что мой лохаг меня отпустит, — огорчённо вздохнул Савмак, любовно оглядывая всех троих — они давно не виделись.

— Твой лохаг… — насмешливо фыркнул Пилумн. — Превеликие боги, этот недомерок-каллатиец посмеет тебя не отпустить? Это мы сейчас уладим, — и он исчез за дверью караульного помещения, где была клетушка лохага.

Возвратился он быстро, довольно улыбаясь и подмигивая всем по очереди.

— Держи, — Пилумн положил на ладонь Савмака чеканный жетон из бронзы, своего рода увольнительную для гиппотоксотов. — Можешь гулять до утра.

— Так сказал сам лохаг? — недоверчиво спросил Савмак, достаточно хорошо зная изменчивый и коварный нрав своего начальника.

— Конечно, — довольно заржал Пилумн. — Пусть попробовал бы ответить мне что-либо иное. По-моему, он и так шаровары намочил.

— Возьми меч, — посоветовал Тарулас, наблюдая за сборами Савмака. — Время сейчас смутное… — он поневоле залюбовался статным красивым юношей.

Одетый в парчовую, шитую золотом куртку, подпоясанную широким кожаным поясом с серебряными заклёпками, и узкие шаровары — выходную одежду конных гиппотоксотов, среди которых было много варваров, хранящих обычаи предков, — Савмак казался старше своих лет. Даже его друзья не знали, кто он на самом деле. Они почему-то решили, что юноша воспитывался в доме эллина-колониста — такое в Таврике случалось нередко, особенно в семьях, где не было наследников. А расспрашивать о прошлом по молчаливому уговору считалось среди них дурным тоном.

Харчевня неподалёку от агоры причислялась к престижным. Сюда хаживали в основном воины царской спиры, богатые владельцы эргастерий и известные всему Боспору ремесленники-художники: ювелиры, чеканщики и резчики по дереву. Штукатурка стен была расписана разноцветными растительными узорами, вверху, под самым потолком, висели на кованых гвоздях венки и повязки выдающихся атлетов, подаренные в разное время хозяину харчевни, обрюзгшему афинянину. Правда, большинство из них было подделкой, но кто и где об этом мог узнать? В дальнем конце на деревянных полках красовались лощёнными боками ойнохои ^[268], гидрии, кратеры, сверкало цветное стекло сирийских и египетских фиалов. Там же, на узких, наподобие стел, постаментах стояли мраморные изваяния эллинских богов, привезённые из Аттики ещё дедом хозяина харчевни. Очаг находился в другом помещении, поэтому в обеденном зале витала прохлада, а воздух наполнялся ароматом засушенных трав, спрятанных в ниши. Вечерний свет мягко вливался в застеклённые оконца, создавая домашний уют и располагая к дружеским беседам.

— …Нет, что ни говори, а мне в Пантикапее нравится, — потягиваясь, словно сытый кот, сказал Пилумн. — Кормят, будто на убой, вино, правда, кисловатое, но зато от пуза, жалование приличное… беда только, что часто задерживают… Ну да ладно, мы привычные. А главное — кругом тихо, спокойно, воевать не с кем; лежи и поплёвывай в потолок казармы. Не то, что было в Галлии ^[269]… Помнишь, Рут… кхм! Тарулас, как нас эти варвары загнали в ущелье? А потом запрудили реку? — он с видимым удовольствием рассмеялся. — Ну и поплавали мы, как водяные крысы. Сирийская ала ^[270] накрылась почти вся, а я грязью плевался ещё с месяц. С той поры к воде у меня отвращение, потому и пью только вино, — отставной легионер приложился к фиалу, и все услышали звук льющейся жидкости.

— Не накаркай, — лениво отвечал ему Тарулас. — В степи неспокойно, насколько мне известно. По-моему, скифы что-то затевают.

— А… — беспечно отмахнулся Пилумн. — Видывали мы всякое и тут не пропадём. Главное — здесь нет ищеек римского Сената.

— Убедил, — скупо улыбнулся Тарулас. — О чём задумался, Савмак? — вдруг спросил он юношу, в этот момент вспоминавшего свои детские годы.

Под пытливым взглядом лохага аспургиан Савмак смутился и поторопился ответить ему широкой обескураживающей улыбкой.

— Устал, — коротко ответил на вопрос и принялся за жаркое с таким аппетитом, что Тарулас невольно позавидовал ему: ах, молодость, сколько в ней невинных и понятных только человеку в годах услад.

— Наш юный скиф чересчур серьёзно понимает службу, — снова вступил Пилумн, любовно поглядывая на Савмака. — Плюнь. Главная заповедь: не суйся, куда тебя не просят, и не паси задних, чтобы не подумали, что тебе зря платят жалование. И учись быстро бегать — в нашем военном деле эта способность всегда пригодится, — он хихикнул, подмигнув Таруласу. — Уж мы-то побегали…

— Бегать — это не по мне, — проворчал гигант Руфус, массируя ушибленную на тренировке руку. — Я ещё никому не показывал, как выглядит моя спина. Бей, круши, руби — вот моё правило. И только вперёд.

— Ты у нас известный боец, — откровенно расхохотался Пилумн. — Помнится мне, как кое-кто очень удачно изображал запутавшуюся в сетях рыбину… — отставной легионер прозрачно намекнул на бой с киликийскими пиратами, когда Руфуса поймали в сеть. — Ты и впрямь не показал никому своей спины… а только то, что пониже, — и он снова загоготал.

— Иди ты… — огрызнулся обиженный Руфус и вонзил свои крепкие и по-волчьи острые зубы в сочный кусок свинины.

В харчевню вошли воины царской спиры. Все, как на подбор, рослые, с воинскими знаками отличия наподобие римских фалер, они вели себя сдержанно, но по-хозяйски: расположились, не спрашивая никого, за лучшим столом и шумно заговорили о чём-то своём, совершенно игнорируя окружающих.

Вслед за ними появились и наши знакомые: рапсод Эрот и бежавший из Неаполиса Скифского хозяин харчевни Мастарион. Он шёл за рапсодом печальный и покорный, как овца на заклание.

За те дни, что Мастарион провёл в столице Боспора, они успели посетить почти все харчевни; эта была одна из последних. Несколько раз наш горемыка пытался сбежать от Эрота, чтобы принести жертвы в храмах Аполлона и Деметры в акрополе, но рапсод появлялся на его пути словно из-под земли, и изумлённый Мастарион вместо алтаря совершал возлияния в очередной харчевне. Неутомимый зубоскал и выпивоха, Эрот на полном серьёзе убеждал приятеля, что коль уж нет в Пантикапее храма Гелиоса, то нечего платить денежки жрецам других богов, даже если так принято. Осторожный и трусоватый Мастарион, горячий поклонник солнцеликого бога, тем не менее, был склонен не портить отношений и с другими собратьями Гелиоса — на всякий случай, — но все его доводы таяли, как дым, когда появлялись чаши с охлаждённым вином и добрая закуска.

— Не огорчайся, нам просто не повезло. Бывает, — Эрот ворковал, как голубь, склоняясь к уху Мастариона. — Но ты тоже хорош — зачем поминать под руку всякую нечисть? В следующий раз мы обязательно отыграемся. Уж я-то в этом деле мастер…