Митридат - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Гладкий cтр.№ 51

— Я постараюсь, — ответил со скорбным видом Макробий. — Но, видят боги, мне нравится этот мальчик… — пробормотал он чуть слышно…

Триремарх проснулся мгновенно, будто его кто-то толкнул. Он вскочил на ноги и стал беспокойно оглядываться по сторонам. Тревожное чувство надвигающейся опасности не покидавшее его с вечера, усилилось многократно. Но волны были спокойны и пустынны, а голубовато-серый рассвет уже проявил контуры безмятежно спящих суден.

Медленно, едва не на цыпочках, он прошёлся по триреме, заглядывая во все закоулки. Но и здесь витал Морфей, и только дозорные неприкаянно топтались на своих постах, вглядываясь в пушистые языки предутреннего тумана, трепетно мерцавшие над водной гладью и поднимающиеся всё выше и выше.

Недовольно ворча себе под нос, триремарх подошёл к наклонной мачте, откуда доносился раскатистый храп. Там спали двое: богатырь-кормчий, чья мощная грудь работала как кузнечные меха, исторгая из глотки чуть ли не звериный рык, и худощавый, просоленный морскими ветрами кибернет, лежащий в обнимку с новым бурдюком.

Поморщившись, триремарх слегка попинал носком сандалии безмятежного кибернета, но тот лишь пробормотал в ответ солёное морское словцо и ещё крепче прижал к себе бурдюк. Сплюнув от досады, триремарх, сонное состояние которого уже улетучились напрочь, вернулся к башне, где одним долгим глотком наконец осушил бурдюк, отобранный у кормчего. Удовлетворённо потянувшись, он уселся удобней и стал мысленно прокладывать маршрут каравана: Остия, Сицилия, остров Крит — это уже всё позади; острова Самос, Хиос, Лесбос, Боспор Фракийский, Гераклея, Амастрия и Синоп. Места ему достаточно хорошо знакомые, но, о превеликие боги, сколько опасностей подстерегает караван на пути в Понт. Будь его воля, он бы выбрал другую дорогу, стороной обходившую Южные Спорады, кишащие киликийскими пиратами. Но у его таинственных пассажиров есть предписание Сената, и он обязан подчиняться беспрекословно…

Неожиданно мысли триремарха спутались, рассыпались на мелкие осколки, больно уколов сжавшееся от дурного предчувствия сердце. Пёс горбуна, до этого спокойно дремавший возле палатки, теперь стоял на помосте для вперёдсмотрящего и тихо рычал, глядя куда-то в туман.

Встревоженный триремарх быстро встал и подошёл к борту. В этот миг пёс злобно оскалил клыки и, ощетинившись, зарычал во весь голос. Его налившиеся кровью глаза были прикованы к неверным теням, скользящим через туман к триреме.

Триремарх проследил направление его взгляда и охнул. Чувствуя, как вдруг ослабли ноги, схватился за поручень и хрипло вытолкнул из себя:

— Тревога… Тре… — ком в горле глушил звуки, рвущиеся из груди; он с усилием прокашлялся и закричал, что было мочи: — Тревога! Пираты! Справа по борту!

Сонная тишина на триреме сначала зашуршала, затем забренчала доспехами и наконец взорвалась криками деканов ^[234] и центуриона. Легионеров охраны не смутило внезапное нападение пиратов: здесь были в основном ветераны, прошедшие хорошую школу боёв с нумидийцами ^[235], галлами и фракийцами, предпочитавшими скрытные манёвры и ночной бой. Звякнули щиты, до этого подвешенные к бортам триремы, загудели тетивы луков.

И тут взревели боевые рога киликийцев. Уже не таясь, миопароны коршунами рванулись вперёд, вспенивая лопастями вёсел застывшее олово морских вод. У триремарха волосы поднялись дыбом, когда он ощутил, как затрещал корпус триремы — это в крепкие просмолённые доски правого борта вонзились тараны. Гребцы римского судна, повинуясь командам, опустили вёсла на воду, но сухой треск ломающегося дерева возвестил облачающемуся в доспехи триремарху, что вожди пиратов хорошо знали своё дело: несколько тяжёлых миопаронов с разгона превратили вёсла в щепу, проскользнув у левого борта. Грозная трирема закружила на месте, как волчок.

«О, боги! — мысленно возопил триремарх. — Пошлите нам ветер! О, Юпитер, обещаю тебе большие жертвы…»

Казалось, что и впрямь его призывы достигли ушей божественных небожителей: сначала робкий, а затем более сильный порыв ветра посеял на воду крупную рябь, лёгкая волна ударила о борта, с хлопком наполнились огромные чрева парусов. Торговые суда медленно стали удаляться в сторону Самоса. Пираты не обращали на них никакого внимания. Им нужно было в первую голову разделаться с конвоем, а догнать потом брюхатые купеческие посудины не составляло особых усилий.

Триремарх пытался перерубить канат абордажного крюка; десятки железных «кошек» впились в борта, запутали снасти триремы. На биремах уже кипел отчаянный бой. Всё новые и новые миопароны киликийцев возникали из туманной пелены и шли на абордаж, ломая вёсла римлян.

— Зажигай! Быстрее, рыбьи кости вам в глотки! — орал кибернет на келевста и двух легионеров, под прикрытием башни для лучников возившихся с какими-то горшками.

Вместо крышек узкие горловины небольших горшков были обмотаны просмолённой парусиной с дымящимися фитилями.

Повинуясь команде, келевст и легионеры начали метать эти необычные снаряды прямо на палубы пиратских миопаронов, впившиеся своими таранами-жалами в борта триремы. Раздались испуганные крики и ругань киликийцев, и тут же жаркое голубоватое пламя, изливающееся из разбитых горшков, стремительно покатилось по сухим доскам настилов, обжигая рабов-гребцов и пиратов. Это был так называемый «греческий огонь», грозное оружие Эллады, тайну которого римляне узнали совсем недавно.

Вскоре почти все миопароны, окружившие трирему, превратились в кострища, плюющиеся крупными искрами, шипящими в волнах, словно змеи. Часть этих огненных ос попадала и на трирему, но римляне поливали палубу забортной водой, спешно черпая её вместительными кожаными вёдрами. Некоторые пираты в испуге прыгали в море, но большинство с дикими воплями бросились штурмовать высокие борта римского судна. Теперь отступать им было некуда…

Макробий дрожал, будто к нему опять вернулась въедливая восточная лихорадка. Он лежал в палатке, прикрывшись кошмой, и только жалобно всхлипывал, когда очередная стрела киликийцев прошивала парусину над его головой. Сквозь приоткрытый полог ему была хорошо видна палуба, где кипела отчаянная сеча. Рядом, утробно рыча от возбуждения, лежал Луперк. Его глаза горели, как угли, под короткой шерстью трепетали железные мышцы, а мощные лапы время от времени скребли доски палубы. Только приказ хозяина удерживал боевого пса от схватки. Его учили убивать с того времени, как он стал на ноги. Убивать быстро, безжалостно, по-волчьи — сначала коротким молниеносным укусом выбить оружие, а затем клыками впиться в горло.

Авл Порций едва успел надеть панцирь. Простоволосый и босой, он сражался как истинный квирит — хладнокровно и расчётливо. Его короткий восточный меч-акинак, к которому он привык за долгие годы скитаний по Малой Азии, жалил, как змея-стрела, молниеносно находя малейшие бреши в защите противников. Рядом с ним рубился и совершенно отчаявшийся триремарх. Теперь его команды не были нужны никому, их просто невозможно было расслышать в невероятном бедламе, творившемся на палубе, — началась свалка, где временами было трудно разобрать кто свой, а кто чужой. Всё решали доли мгновений. Под ногами сражающихся ползали увечные и раненые; уже безоружные и полумёртвые они в последнем порыве бросались на врага, душили и грызли друг друга, как одичавшие псы. Палуба стала скользкой от крови, лившейся ручьями. Глотки противников исторгали крики, и не было в этих воплях ничего человеческого…