Митридат - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Гладкий cтр.№ 30

— Не вижу… — Тиранион встал на цыпочки и вытянул шею. — И за что боги прогневались на моих родителей наградив их сына таким маленьким ростом?

— Нет, всё-таки поднялся… Идёт, пошатываясь…

— Да он просто пьян.

— Митридат не пьёт вино. Здесь что-то другое… Он упал!

Музыка, вновь зазвучавшая после ухода иеродул, резко оборвалась. Стали слышны перепуганные возгласы придворной знати.

— Лекарь Паппий и оруженосец царевича Гордий подняли Митридата на руки… — взволнованный Мирин потянул за собой грамматика, пытаясь протиснуться поближе к месту событий. — Мальчик бледен, как сама смерть. По-моему, он без сознания. О, боги, неужто?..

— Танат ^[154] свил гнездо под крышей царского дворца… — пробормотал нахмурившийся Тиранион. — Мне такое соседство не нравится, — он с огорчением покосился на столы, ломившиеся от яств, и сокрушённо вздохнул. — Пойдём отсюда, Мирин. Боюсь, что Харону вновь предстоит работа. Мне жаль Митридата. У него ясные глаза и добрая улыбка. Выпьем на дорожку, Мирин, закусим и пойдём…

Митридата рвало. Он уже в шестой раз выпивал до дна чашу с кислым козьим молоком, но спазм в желудке не позволял жидкости долго удерживаться внутри. Иорам бен Шамах и Паппий стояли возле ложа царевича с застывшими лицами, безмолвные и, казалось, отрешённые от мира сего. В комнате, кроме них, не было никого — иудей приказал телохранителям-галлам не пускать сюда даже царицу.

Наконец Митридата одолела икота, его взгляд стал осмысленней. Иорам бен Шамах с облегчением вздохнул и кивнул Паппию, в глазах которого застыл ужас. Юный лекарь быстро приготовил какое-то снадобье, налил в чашу из белого оникса и напоил царевича. Лёгкий румянец окрасил изжелта-бледные щёки Митридата, он несколько раз глубоко вздохнул, нашёл глазами иудея и спросил тихим, но уверенным голосом:

— Мне подсыпали отраву?

— Да, мой господин, — не колеблясь, ответил лекарь.

— Я буду жить?

— В этом у меня нет ни малейшего сомнения. Боги милостивы к тебе.

— Благодаря твоему искусству… Я не забуду, Иорам, что обязан тебе жизнью.

— Не только мне, — возразил ему лекарь. — Истинный твой спаситель — Паппий. И то снадобье, которое он тебе готовил каждый день. Сколько трудов стоило ему уговорить тебя выпить…

— Что это за снадобье?

— Яд… — лекарь улыбнулся, заметив недоумевающий взгляд царевича. — Да, отвратительная, смертельная отрава, только в малой дозе. Твой организм постепенно привык к её действию. И то, что для другого оказалось бы губительным, вызвало у тебя лишь рвоту.

— Ты… ты знал, что на меня готовится покушение?

— Я в этом был уверен. Убийца твоего отца до сих пор на свободе и поит смертоносные наконечники своих невидимых стрел ядом измены и ненависти.

— Клянусь всеми богами олимпийскими, я разыщу этого ублюдка! — с жаром воскликнул Митридат. — И предам такой казни, что мои враги содрогнуться…

В чистых янтарных глазах подростка засветилась неумолимая жестокость.

«О, Сотер! — мысленно обратился к Богу Иорам бен Шамах. — Моя душа в смятении, ибо я не в силах помочь этому мальчику укрепить его доброе начало всепримиряющей любовью. Посеянное недоброй рукой зло уже начинает давать всходы ненависти. Будь к нему милостив, Сотер, он в этом не повинен…»

Осень вызолотила склоны гор, окропила ржавчиной горные пастбища, усмирила быстрый бег ручьёв. Со средины лета ни одна дождинка не упала в долине Фермодонта, а река Ирис обмелела настолько, что показывала дно даже в самых глубоких местах. Лишь заболоченных речных пойм не коснулась большая сушь — там по-прежнему ярко зеленели высокие травы и скрипели острым листом под редкими порывами вялого ветра буйные камышовые заросли.

Охотничья забава разбудила ранним утром сонные урочища предгорья. С высоты орлиного полёта были хорошо видны шесть всадников, которые, быстро сближаясь, окружали ложбину, поросшую каштанами и кустарником.

Митридат, припав к гриве золотисто-рыжего жеребца, скакал во весь опор. Конь мчал напролом сквозь низкие, иссушенные зноем кусты, не выбирая дороги. Тем не менее, он ни разу не споткнулся, каким-то сверхъестественным чутьём распознавая встречающиеся на пути рытвины и камни.

— Ахей! — закричал царевич, доставая на скаку стрелу из колчана: впереди, немного левее, у взгорья, затрещали ломающиеся ветки, и небольшое стадо оленей выметнулось на лужайку.

Тетива издала тугой, рваный звук, будто лопнула струна кифары, и калёное жало острия вонзилось под левую лопатку вожаку стада, на голове которого красовалась ветвистая корона. Олень на предсмертном всхрипе сделал ещё один скачок и с разбегу грохнулся о землю. Следующая стрела впилась уже в дерево — второй ветвисторогий красавец, бык-трёхлетка, совершив немыслимый по силе и красоте прыжок, исчез в густом подлеске; за ним умчалось и стадо.

— Сюда! Ко мне! Оил-ла! — Митридат соскочил с коня и в радости принялся отплясывать вокруг поверженного оленя дикарский танец.

Вскоре к удачливому охотнику присоединились и его товарищи.

— Давно мне не приходилось видеть такой точный выстрел. — Арторикс потрогал древко стрелы — она вошла в оленью тушу почти до половины.

— Поздравляю, Митридат! — сияющий Гай обнял друга.

— Видно сама Артемида ^[155] направила твою руку, господин, — лекарь Паппий в восхищении покачал головой. — На полном скаку, и так…

Промолчали только двое: обычно немногословный Гордий и царский конюший, низкорослый, сутулый перс с неухоженной рыжей бородой. Оруженосец царевича принялся свежевать оленя, а конюший занялся лошадьми — расседлал, отёр пот, укрыл их попонами, устроил коновязь.

Завтракать решили прямо здесь, на лужайке. Польщённый похвалами, Митридат с гордым достоинством распределил лучшие куски своей добычи между сотрапезниками. Поев и немного отдохнув, охотники вновь направили коней в горы, чтобы ещё попытать удачи. Но солнце, поднявшееся уже довольно высоко, разогнало дичь по глухим лесным закуткам, куда и пешим забраться было нелегко. Потому, пообедав и искупавшись в неглубоком лесном озерке, решили возвращаться в Синопу…

Угрюмый, заросший до глаз густой чёрной бородищей человек сидел на плоском камне у входа в глубокую пещеру. Его одежда — грязная полуистлевшая рубаха, рваный плащ и замызганные кожаные штаны — выдавали в нём одного их тех несчастных варваров, которых было немало в эпархиях Понта. Силой уведённые из родных мест и проданные в рабство, они так и не смирились со своей судьбой и при удобном случае убегали в леса и горы. Доведённые до отчаяния, голодные и полураздетые, беглые рабы быстро теряли человеческий облик и были способны на любое, самое страшное и жестокое преступление. На них устраивали облавы, травили собаками, жгли камыши, где они прятались, но толку от этого было мало — беглецы прекрасно знали каждую лесную тропинку, протоптанную зверьем, имели укрытия высоко в горах, куда ни одного царского гоплита нельзя было заманить никакими земными благами, и легко уходили от преследователей.