Опосредованно - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Сальников cтр.№ 30

С молоком у Лены не задалось, поэтому девочки были искусственники, но и к лучшему, потому что после АКДС Вера покрылась нездоровым пятнистым румянцем, температура у нее поднялась до тридцати восьми с половиной, и Лена вместе с ней уехала на две недели в инфекционку, где оказалось, что виновата не прививка, а ОРЗ, которым больше никто в семье не заразился. Владимир же остался с Аней и молочной смесью, словно угадал тот момент, когда родители будут заняты огородом, сбором урожая, дядя будет загружен на работе, а сестра уедет в командировку. Теперь уже он названивал Лене и страдал, надеялся, что Лена сможет успокоить дочь по телефону. По возвращении Лена застала мужа несколько позеленевшим от недосыпа, даже со слегка дрожащими руками. Аня за время отсутствия матери, как Лене показалось, потолстела, но Лену будто и не признала. Вера, попав домой, снова подхватила насморк и кашель.

Вере вообще не везло. У нее была дисплазия, недостаток веса, притом что ела она больше Ани, и некоторое отставание в развитии. Родственники и врачи утешали, что это некритично, если замечено вовремя, что все постепенно утрясается если не к детскому саду, то к начальной школе, в основном доказывали это примерами различных недоношенных детей, которые потом начинали наверстывать отставание таким образом, что потом это наверстывание перерастало в акселерацию. Но Лена жила тогда настоящим, будто окопалась в том, что есть, а не в том, что будет потом, ей невыносимо было от того, что один ее ребенок не такой, как надо, что Вера покрывается струпьями после пюре из персиков, что начинает держать голову на полмесяца позже, чем сестра, да держит ее неуверенно, что почти не улыбается. До школы было еще далеко, а Лена уже боялась, что у Веры какое-нибудь повреждение мозга или изъян, который не позволит ей учиться нормально, заранее пугалась, что будет сидеть долгими вечерами, переходящими в ночь, помогая дочери с уроками, а та ничего не будет понимать, но будет стараться, пытаясь перебороть свою глупость, начнет угадывать правильный ответ все более робеющим и усталым голосом.

Но даже сестра, далекая от материнства, несколько циничная по отношению к детям (называла она Аню и Веру не иначе как Сцилла и Харибда, или Фобос и Деймос), находила в близняшках только что-то интересное. «Ты посмотри только, как они, не владея речью, умудряются нами крутить, – говорила она. – Да и не только речью. Они ни ходить не умеют, ни вреда никакого нанести, а уже понимают, что могут нами манипулировать, и пользуются этим в полной мере. Представляешь, что происходит, когда человек получает полный арсенал манипулирования. Любой политик, по сути, просит ему подгузник сменить, устранить некое неудобство, которое его не устраивает, а толпа за ним идет, потому что он более убедительный или обаятельный младенец, чем остальные кандидаты. И ведь это эволюция сотворила, – сказала сестра. – Кто меньше орал кошачьим голосом, если у него живот болел или чесалось где, или когда есть хотел, или слишком холодно или жарко – тот и погибал, у кого голос был менее невыносим, тот и не получал, чего хотел, и, соответственно, умирал. Так что имеем то, что имеем». Сестра совершенно не видела в девочках недостатков. «Мне что, – говорила она, – повозилась – и упорхнула, вы-то иногда, может, и не замечаете, как они меняются, потому что они всегда на глазах, хотя тут трудно не замечать».

Больше всего Лену утешили не родственники, не врачи, а почему-то массажистка, приглашенная бороться с дисплазией и общей недоразвитостью Веры. Первые три раза из курса в пятнадцать массажей Лена едва не указала на порог пахнувшей табаком, несколько ленивой в движениях и речи девице, которая была, кажется, даже младше, чем сама Лена, только и закончила что школу для слабовидящих детей в Верхней Пышме да медицинское училище. Что она могла понимать? Когда массажистка принималась говорить, казалось, что паузы между словами вызваны тем, что она вынуждена убирать из речи матерные слова. «Да она у вас спокойная, да и все. Бывают и похуже случаи», – сказала массажистка после первого сеанса, и только эти вот слова, и то, что Вера пискнула всего пару раз во время процедуры, помогли Лене смириться со вторым сеансом. После третьего сеанса Вера стала активнее хватать игрушки, и вообще с бо́льшим любопытством смотреть по сторонам.

На четвертом посещении массажистки, когда Лена перестала беспокоиться, что девушка сослепу уронит Веру или покалечит, они разговорились. Узнав, что Лена – учитель математики, массажистка стала интересоваться, такая же ли она математичка, как Тамара Павловна из их пышминской школы, так же ли она зверствует по поводу домашних заданий и непонимания материала. «Да мне как-то везло, – внезапно стала вспоминать Лена. – Если ученики добрались до средней или старшей школы, с совсем уж отбитой головой мало кто бывает. Больше, мне кажется, от лени не хотят некоторые заниматься, или в семье что-нибудь». «Вот и у нас Тамарка думала, что это все лень. Ну, хотя, наверно, и лень». Лена рассказала, как смотрела в ясные глаза ученика при разборе городской олимпиады, которую он провалил, потому что в числе других не смог решить задачу методом подбора, а задачу именно этого типа они на всякий случай смотрели буквально накануне; как ей хотелось одновременно обсмеять его глупость и придушить его за эту глупость, но она строила из себя серьезного педагога, а потом сама вспомнила, как учитель когда-то разбирал с ней проваленные олимпиады, а она смотрела на него с этаким энтузиазмом, чтобы он не думал, что она совсем уж глупа, а дело в невнимательности. Рассказала Лена и про то, что курила до беременности; как повстречала физрука, который ее как бы разоблачил, но, судя по удивленным лицам учителей, приглашенных на свадьбу, ничего никому не разболтал.

Так дальнейшие встречи у них и прошли за разговорами: массажистка делала свою работу и попутно слушала или болтала о школе, об училище. Лена сама не ожидала, что за три с лишним года столько у нее накопилось всяких историй, которые интересно было вспомнить. Еще интереснее было ей слушать о как бы параллельном мире людей со слабым или вовсе отсутствующим зрением (таких, на самом деле, было немного, чтобы уж совсем ничего не видели, даже те, кто ходил с тросточкой, подчас что-то различали, какие-то общие очертания или хотя бы свет и темноту).

Интересна была сама история зарождения школы, когда группа молодых ленинградских педагогов подалась на Урал, да так тут и осталась, собирая и уча детей со всего СССР. Как первый директор школы умер от инсульта, когда одна из школьниц случайно убилась на игровой площадке. Лена успела побывать в чем-то близкой ситуации: она подрабатывала в летнем школьном лагере, и один из учеников, уже после смены, отправился домой, стал кататься на велосипеде с горки на Замятина и въехал в припаркованный автомобиль; и хорошо, что все закончилось только небольшим сотрясением мозга и всякими царапинами, иначе Лена и правда могла заесть себя до смерти. Мать ученика стала оборачивать дело так, будто все произошло именно в школе, на глазах у охамевшей от безнаказанности Лены и других учителей, грозила судом. И пускай все потом разрешилось мирным образом, потому что женщина поняла, что никакой компенсации ей не светит, Лена успела понервничать. Физрук, кстати, только махнул рукой, увидев Ленины душевные терзания. Он сказал, что ей незнакомо чувство, когда только отвернулся, а потом уже видишь первоклассника на самом верху каната, хочешь невольно заорать от ужаса, но если заорешь – он брякнется, так что начинаешь разговаривать с ним, как с самоубийцей на мосту или киношным психом, захватившим заложника, говоришь, как правильно спускаться, чтобы он не ободрал руки и ноги. Оба трудовика порознь утешали тогда Лену одинаковой радостью от того, что в прошлое ушли пионерские галстуки, так что сгинуло возможное совпадение галстука и сверлильного или токарного станка.