Вечером у Джованни состоялся разговор с женой. Наннина не такая, как большинство других женщин, ей мало привычных домашних забот, донна Медичи не совала нос в банковские дела супруга, но требовала отчет, если дело касалось семьи.
В данном случае очень даже касалось, потому стоило улечься спать, как супруга строго поинтересовалась:
— Джованни, но почему Росси? Ты банкир, и твои сыновья тоже будут банкирами, к чему им наставления философа и латынь? Разве недостаточно того, что они прекрасно умеют считать и быстро соображают? Мы не аристократы, нам не нужен Данте.
Джованни вздохнул, немного помолчал, а потом заговорил. Тихо, как обычно, словно подбирая каждое слово, прежде чем произнести его.
— Наннина, мой отец умер, когда мне не было и трех лет. Я даже плохо помню его. А в наследство оставил столько, что не хватило на новый плащ. Если бы не Вьери, меня не было сейчас здесь.
Он на мгновение замолчал, что позволило супруге вставить слово:
— Не столько Вьери, сколько твой собственный ум.
— Если ум не к чему прикладывать, то можно умничать сколько угодно, все без толку. Я не желаю, чтобы мои сыновья проходили тяжелый путь, у них должно быть все, чего не было у меня — большое наследство и имя. Но самое большое наследство без толку, если не уметь его приумножать, значит, я должен научить их зарабатывать деньги и беречь. Тратить они научатся сами.
Воспользовавшись новой паузой в речи не привыкшего долго говорить Джованни, Наннина ехидно поинтересовалась:
— Для умения зарабатывать ты определил Козимо к Росси?
Она ожидала, что муж рассердится и даже приготовилась повернуться на другой бок к нему спиной, как делала в случае семейных ссор, но вопреки обычаю Джованни продолжил свои рассуждения:
— Мир изменился, Наннина, вернее, сильно меняется. Из нынешней Флоренции Данте ни за что не выгнали бы. И если мы не уловим это новое, с нами произойдет то, что случилось с Барди, Перуцци и прочими.
И снова строптивая супруга не сдержалась:
— Чтобы не разориться, банкиру нужно читать Данте или Петрарку?
— Да. И не только их. И не только читать. И не только банкиру. — Джованни снова вздохнул и поведал: — Я хочу, чтобы у моих сыновей был не один банк, нельзя рассчитывать лишь на него.
— А что еще, умение сочинять стихи или переписывать книги, как Никколи? Велик заработок.
Наннина не понимала мужа и поэтому была раздражена, сознавая, что разговор может закончиться ссорой. Но снова вопреки обычаю Джованни не фыркнул, а терпеливо объяснил:
— Нет, каждый получит еще по большому участку земли, возможно, по дому и по мастерской. Банк может разориться, а земля никуда не денется, и дом будет стоять, и мастерская работать. И знание латыни тоже не помешает.
Наннина рассмеялась:
— Ох и упрямый ты!
— Знаешь, Медичи никогда не были такими сплоченными, как Аччайуоли, Перуцци, Альбицци, да те же Барди… Напротив, мои предки топили друг друга в дерьме, вместо того чтобы вытаскивать. Я хочу иначе, хочу, чтобы мои потомки с каждым следующим поколением поднимались все выше. Чтобы каждый следующий оставлял наследство все большее. Разве ты против?
Муж никогда не разговаривал с Нанниной вот так — серьезно и доверительно. Обычно беседы касались домашних дел, распоряжений по хозяйству или денежных трат. Будущее сыновей виделось прочным, но каким именно, неясно.
Синьора Медичи вздохнула:
— Я не против. Но все равно не понимаю, зачем тебе нужен Росси.
— Не мне, мне поздно, — моим сыновьям. Пусть учатся латыни, а банковскому делу я их обучу сам.
Он не сумел объяснить, зачем же их сыновьям нужно столь серьезное образование в сфере, далекой от банковской деятельности, но Наннина почувствовала, что это действительно важно. Скорее всего, Джованни де Медичи и сам не понимал, но нутром почувствовал необходимость образования, а его чутье никогда не подводило.
Не подвело и на сей раз.
Кто знает, как сложилась бы судьба Флоренции, а за ней и всей Европы, не окажись Козимо Медичи учеником Роберто де Росси, приятелем Никколо Никколи и Поджо Браччолини, работодателем Бруннелески, покровителем Донателло и так далее…
Но случилось то, что случилось, — синьор Роберто де Росси был очарован юным Козимо де Медичи и взял того в ученики. А затем и его младшего брата Лоренцо, которого, впрочем, куда больше интересовали развлечения.
А вот Козимо де Медичи… Этот щуплый подросток, так похожий на своего отца Джованни, казалось, впитывал знания, как сухая земля воду. Он не стал философом и даже видным гуманистом своего времени, но Козимо стал первым настоящим меценатом эпохи Возрождения, а еще настоящим основателем династии, оставившей столь заметный след в истории. Его внук Лоренцо Великолепный покровительствовал Боттичелли и Липпи, Микеланджело и Леонардо да Винчи…
Гении не питаются нектаром с цветов и не пьют по утрам росу, им нужны еда, крыша над головой и материалы для работы. Если человек вынужден думать о том, как добыть хлеб насущный сегодня и где переночевать завтра, он никогда не создаст то, что может создать без повседневных забот.
К счастью для гениев, это понял Козимо де Медичи, понял и внушил своим потомкам. Козимо заработал огромный капитал и поставил его на службу Флоренции, потратив сумасшедшие средства на оплату заказов и создание условий для талантливых людей. Мир должен быть безмерно благодарен Медичи за то, что эти банкиры тратили деньги не на золочение своих стульчаков или бриллиантовые цепочки в хвостах лошадей, а на библиотеки и больницы, на поиски и содержание гениальных архитекторов, скульпторов, художников, философов…
Козимо буквально облизывал невыносимого Брунеллески и мирил его с не менее сложным Гиберти, только бы эти двое вознесли над собором Санта-Мария великолепный купол. Заступался за Донателло из-за обвинений в содомии, за беглого монаха Липпи перед папой римским, дабы того не вздернули за уголовщину, оплачивал безумные счета Никколи за покупки древних рукописей… Он платил, платил и платил, создавал условия, уговаривал, сносил любые капризы, только бы эти гении показали себя в полной красе.
Показали. Возрождение в Италии — это прежде всего Флоренция, а Флоренция — это Медичи.
Росси с интересом слушал, как Козимо объясняет что-то младшему брату. Лоренцо присоединился к ним позже, когда Козимо уже успел многое узнать от наставника, повторять было бы просто неинтересно, и старший брат невольно стал помощником у своего учителя — он пересказывал младшему то, что уже знал сам. Росси наблюдал такую картину не раз, делая вид, что занят размышлениями и не обращает внимания на братьев, прислушивался, вот как сейчас, с удовольствием отмечая толковый пересказ Козимо.
У Джованни де Медичи старший сын заслуживал всяческих похвал. Жаль, что младший не таков. У обоих братьев великолепная память и цепкий ум, но если старший употребляет эти прекрасные качества на дело, то Лоренцо предпочитает пропускать услышанное мимо ушей, не нагружая свой ум знаниями. Нет, он тоже схватчив и сообразителен, но легкомыслен сверх меры.