Поля, луга, рощицы вокруг были обречены. Мне не хотелось думать, что станет с городом, а Ланс… Он, конечно, разольётся, чтобы потопить Саранчу. Но всадники сложат плотину из собственных тел, задушат речку — и перейдут по сухому.
Я крикнула Гарольду, что надо поторапливаться, и в этот момент нас заметили. Сразу десяток стрел нацелился снизу, посох у меня в руке затрясся, предупреждая об опасности.
— Берегись!
Стрелы проткнули воздух в том месте, где мы только что были.
— Выше, Гарольд!
Разумеется, он не сказал — «не могу». Он сжал зубы и делал то, что требовалось, но земля притягивала его с каждой секундой сильнее. Тем временем Саранча замедлила шаг. Из-за нас?
Нет. Просто замок был уже — вот он. Поднят мост, и закрыты ворота. Огонь исполинских факелов высвечивал белые стены и витражные окна, и в этом свете замок казался нереальным — тень, эскиз, будто и не было его, будто сейчас исчезнет. А Саранча растекалась, обходила замок слева и справа, погребая под собой опрокинутые телеги, остатки лагеря, недостроенные укрепления и ближайшие к стене дома…
— Оживи!
На лету я промахнулась. Гарольд не получил моей поддержки, зато я сразу же ослабела.
— Держись!
Я протянула ему посох. Он ухватился за гладкое дерево и уверенно потащил меня вниз. Сколько я ни воображала, что меня притягивает небо — чуда не случилось, Гарольд шёл к земле, и я не могла его удержать.
Он молча разжал пальцы. Меня сразу же подбросило вверх, как воздушный шар, с которого скинули балласт. Теперь Гарольд опускался сам, раскинув руки, в последнем усилии ловя равновесие — большая, хорошая мишень, десятки лучников прищурили глаза…
Ну, не дождётесь.
Глупо было сшибать одного, двух, да хоть пятерых — Гарольду сейчас хватило бы одной-единственной меткой стрелы. Надо было обезоружить сразу всех; я вдруг вспомнила, как мы с Обероном откапывали засыпанный караван — в пустыне, где время течёт как песок.
Мой посох плюнул ветром.
Стрелы, летящие вверх, сбились с курса и завертелись каруселью. Меня швырнуло назад отдачей, я едва успела увидеть, как закружился, потеряв равновесие, Гарольд. Неужели в него всё-таки попали?!
Он боролся до последнего. Но время полёта истекло.
Головы, головы, головы, костяные шлемы, головы; Саранча была как залитая нефтью булыжная мостовая. И над этой мостовой бессильно парящее тело Гарольда казалось моей собственной тенью — тень удалялась, навстречу ей поднимались копья и пики…
Я поняла, что опоздаю. Как ни торопись — Гарольд налетит на острия раньше, чем я его подхвачу. А если успею — всё равно не сумею помочь: он слишком тяжёлый для меня, и его полёт закончен. Я сообразила всё это, уже падая вниз головой, с дикой скоростью снижаясь, как пикирующий истребитель…
Белая тень метнулась мне наперерез.
Мелькнуло огромное крыло, золотое в свете факелов. А ещё через секунду я увидела коня с длинной шеей, со страшной оскаленной мордой. Всадник стоял на стременах; поперёк седла лежал Гарольд. Конь шёл на взлёт, быстро удаляясь от земли, казалось, он взбирается по крутому склону. Вслед ему и наперерез сорвалась туча стрел — казалось, они разумные, каждая стрела метит в спину всаднику, в бок коню…
Я ударила ветром, как реактивный мотор. Смерч завертел стрелы, смешал перья и наконечники, разбросал. Внизу ревели многоноги, падали лучники. Меня отшвырнуло так, что я потеряла представление, где верх, где низ.
Ударил в нос вонючий дым от факела. Совсем близко трещало пламя. Я рванулась прочь от него и верно угадала направление: вместо вонючего дыма меня захлестнул поток холодного свежего воздуха. Надо мной снова открылось тёмное небо, и под облаками нёсся белый конь.
Он летел совсем не так красиво, как мне раньше представлялось. Полупрозрачные крылья дёргались резко, как у летучей мыши, и не раскрывались до конца. Я видела его круглое белое брюхо; конь вдруг заложил вираж и понёсся прямо на меня: белая грива развевалась, как облако, блестели зубы, и бешено сверкали выпученные глаза.
У человека в седле было непривычно яростное, жёсткое лицо. Короткая борода стояла дыбом, низко на лбу сидела корона. Летающий конь замедлил движение, и всадник протянул мне руку.
Глава 18
У зла нет власти
Мы приземлились на крепостной стене и сразу же спустились по каменной лестнице во двор — подальше от стрел Саранчи. Со всех сторон набежали стражники с факелами. Все казались радостными и суетливыми, их лица расплывались у меня перед глазами.
Гарольд шёл сам. Оберон догнал его, развернул к себе лицом, уставился в глаза; они были примерно одного роста. Гарольд слабо улыбался.
— Ранен? — отрывисто спросил Оберон.
— Лена помогла. Стакан вина, и я готов буду…
— Стой. Никуда ни шагу, пока я не скажу. Канцлер, накормите и напоите старшего королевского мага, — Оберон говорил суховато, очень официально. Я совсем не так представляла себе эту встречу.
Расталкивая стражников, к стене подбежал Уйма, схватил меня и сжал, так что кости затрещали:
— Ленка! Да ты же… Ленка!
— Ты меня задушишь, — я обняла его в ответ, сколько рук хватило. От людоеда пахло грозой, мокрыми шкурами и железом.
— Лена… — тихо сказал Оберон.
Уйма выпустил меня. Король развернул меня, как Гарольда, к себе лицом и уставился в глаза. Странный это был взгляд — напряжённый и очень цепкий.
Его глаза, серо-голубые, совсем потемнели. Губы сжались в линию: он был очень жёсткий. Очень чужой. И всё равно это был он. Наш король вернулся.
— Ранена?
— Нет.
— Что с рукой?
— Запястье…
— Сломала?
— Вроде бы.
— Где Швея?
— Я её… потеряла.
Он вскинул свой посох, смоляной, с навершием в виде древесного корня. Ощупал меня, будто сканером, от макушки до носков истрепавшихся кроссовок.
— Идём.
Снова взял меня за руку и куда-то повёл; всадники с факелами суетились, освещая дорогу, хоть оба мы видели в темноте.
Мы не дошли до его кабинета. Король привёл меня в обеденный зал для стражников, большое помещение, где валялся опрокинутый стол и горел огонь в очаге. Указал на деревянную скамейку:
— Становись.
Я сначала не поняла.
— Залезай на скамейку!
Я послушалась. Оберон говорил без раздражения, но ослушаться такого приказа было невозможно. Я знала, что король может быть суровым, но теперь…
На трясущихся ногах я забралась на скамейку. Оберон встал передо мной — теперь я была даже чуть выше его.