Я понял, что он говорил мне о том монахе, брате Осрике, о человеке, который провел меня и выманил за холмы, Ингилмундр утверждал, что это его дядя, Скёлль Гриммарсон, послал монаха с коварной миссией.
— Откуда ты это узнал? — спросил я.
— Даже таким скромным фермерам, как мы, нравится узнавать о том, что происходит на свете.
— И даже такой простой фермер предпочтет, чтобы это я отомстил тому, кто предал его отца?
— Мои христианские учителя говорили, что месть — недостойное дело.
— Дерьмо они, твои христианские учителя. — кровожадно ответил я.
Он чуть улыбнулся.
— Я едва не забыл сказать. — спокойно продолжал он. — принц Этельстан просил, чтобы ты присоединился к нему, Я предложил передать сообщение. Может, вернемся обратно, господин?
Так я впервые увидел Ингилмундра, Придет время, и мы встретимся снова, однако тогда на нем будет сверкать кольчуга, сам он будет увешан золотом, а в руках держать свой меч, Косторуб нагонявший страх на всю северную Британию, Но в тот день, у Мерза, он оказал мне услугу. Конечно, в собственных интересах, Ингилмундр хотел отомстить своему дяде, но ему не хватало сил, чтобы сделать это самостоятельно, Но придет время, и он станет сильным. Сильным, опасным и хитрым, Этельстан говорил, что он мне понравится, так и вышло, но помимо этого я его опасался.
Этельстан потребовал, чтобы я сопровождал его в Брунанбург, и я думал, что для него это просто возможность рассказать мне о своих надеждах на Мерсию и Инглаланд, или, может, ради встречи с Ингилмундром, но оказалось, что причина была иная, Этельстан ожидал меня у ворот форта, и когда мы присоединились к нему, отвел меня чуть в сторону, на восток, Ингилмундр оставил нас вдвоем. Нас сопровождали четыре воина, но они отстали и не слушали разговор, Я чувствовал, что Этельстан встревожен, Он говорил о погоде, о планах восстановить мост у Честера, о надеждах на весенние всходы — о чем угодно, кроме цели нашей беседы.
— Что ты думаешь об Ингилмундре? — спросил он, когда темы будущего урожая иссякли.
— Он умен. — ответил я.
— Умен — и все?
— Тщеславен. — добавил я. — ненадежен и опасен.
Этельстана, казалось, удивил мой ответ.
— Я считаю его другом. — сухо ответил он. — и надеялся, что он станет и твоим.
— Почему?
— В доказательство того, что мы сможем жить в мире.
— Он все еще носит молот Тора.
— Да! Но он учится лучшему! Стремится к истине, У него сеть враги среди прочих норвежцев, что и делает его нашим союзником и добрым другом.
— Ты послал к нему проповедников?
— Да, двух священников, И они говорят, что он ревностно стремится к истинной вере.
— Я хочу знать о других твоих проповедниках.
— продолжил я. — о тех, кого ты отправлял к норвежцам, что поселились южнее Риббела.
Он пожал плечами.
— Кажется, мы отправили шестерых. Шестерых братьев.
— Хочешь сказать, монахов? Черных монахов?
— Да, они бенедиктинцы.
— А не было ли у одного из них шрама на тонзуре?
— Да! — Этельстан остановился и изумленно посмотрел на меня, но я не стал разъяснять свой вопрос.
— У брата Бедвульфа есть такой шрам. Он сказал, что в детстве подрался с сестрой, и ему нравится говорить, что она подарила ему первую тонзуру.
— Лучше бы она перерезала брату глотку. — ответил я. — поскольку я собираюсь вспороть ему брюхо до самой грудины.
— Да простит тебя Бог! — в голосе Этельстана послышался ужас. — Тебя и так уже называют убийцей священников!
— Значит, будут звать и убийцей монахов, потому что твой брат Бедвульф и сеть тот самый монах, брат Осрик.
Этельстан вздрогнул.
— Ты не можешь знать этого наверняка. — неуверенно сказал он.
Я проигнорировал его слова.
— Куда ты послал этого брата Бедвульфа, или как там его?
— К человеку по имени Арнборг.
— Арнборг?
— Норвежец, что держал когда-то земли на Монезе. Его изгнали валлийцы, и он поселился на побережье, к северу отсюда. Под его началом человек сто. Сомневаюсь, что больше.
— Как далеко к северу?
— Они приплыли к Риббелу на трех кораблях и нашли место на южном берегу реки, Арнборг поклялся сохранять мир и выплачивать дань. — Этельстан, похоже, встревожился. — Тот монах — высокий, с темными волосами?
— И со шрамом, который выглядит так, словно кто-то вскрыл ему череп от уха до уха. Хотел бы я, чтобы так и было.
— Похоже, это и есть брат Бедвульф. — огорченно признал Этельстан.
— И я собираюсь его найти. — добавил я.
— Если это брат Бедвульф. — Этельстан уже взял себя в руки. — тогда он, наверное, просто хотел помочь? Хотел, чтобы сняли осаду?
— И назвался другим именем? Соврал насчет того, откуда он?
Этельстан нахмурился.
— Если брат Бедвульф преступил закон, то столкнется с мерсийским правосудием.
— Преступил закон! — с сарказмом повторил я.
— Он мерсиец. — стоял на своем Этельстан. — и пока находится на мерсийской земле, я запрещаю тебе его трогать. Возможно, он оступился, но он божий человек и потому находится под моей защитой.
— Так защити его от меня. — кровожадно ответил я.
Этельстан вспыхнул, но сдержался.
— Ты можешь доставить его ко мне на суд. — сказал он.
— Я и сам способен свершить суд, мой принц. — все так же кровожадно ответил я.
— Нет! — оборвал он. — только не в Мерсии!
Здесь ты под властью моего отца. — Помедлив, он добавил: — И моей.
— Вот моя власть! — взревел я, хлопнув по рукояти Вздоха Змея. — И с этой властью, мой принц, я отправляюсь на попеки ярла Арнборга.
— И брата Бедвульфа?
— Само собой.
Он выпрямился, глядя мне прямо в лицо.
— Если ты убьешь еще одного слугу Божьего, то станешь моим врагом.
Я понятия не имел, что ответить, мне лишь хотелось сказать ему — хватит быть такой напыщенной мелкой задницей, Я знал и защищал его с детства, он был мне как сын, но в последние несколько лет на него наложили лапы священники. Однако мальчишка, которого я вырастил, все еще здесь, вспомнил я и сдержал свой гнев.
— Ты забыл. — сказал я. — что я дал клятву леди Этельфлед тебя защищать, и сдержу слово.
— В чем еще ты ей поклялся? — спросил он.
— Я поклялся служить ей, и служил.
— Верно. — согласился он. — Ты верно ей служил, и она тебя любила. — Он отвернулся, глядя на голые низкие ветви болотного мирта, растущего в сырости у канавы. — Помнишь, как леди Этельфлед любила болотный мирт? Она считала, что его листья отгоняют блох. — Он улыбнулся воспоминаниям. — Помнишь эту канаву, господин?