– Он выпутается, – сказал Полани, – у него есть близкие родственники в Совете, кроме того, хотя на него падает сильное подозрение, но не имеется прямых доказательств для обвинения. Впрочем, пока не стоит больше толковать об этом. Пойдемте, синьор Фрэнсис, ко мне. Вчера, когда вы были у нас, мои дочери были слишком взволнованы, чтобы отблагодарить вас за оказанную им услугу. Маттео, пойдемте вместе с нами.
Прошло уже три дня, и Совет еще не сообщал о своем решении, когда однажды рано утром Фрэнсис получил приказание явиться в Совет.
«Уж не везут ли меня в тюрьму?», – подумал про себя Фрэнсис, сидя вместе со своим провожатым в гондоле.
Они миновали Пиаццу, не останавливаясь, свернули в канал по направлению к тюрьмам и вскоре причалили к воротам близ моста Вздохов. Фрэнсис вместе со своим проводником вышел на берег. Пройдя два или три коридора, они подошли наконец к дверям, у которых стояла стража. Спутник Фрэнсиса сказал ему какое-то слово, и дверь перед ними отворилась. Комната, в которую они вошли, была со сводами и без всякой мебели; в одном углу ее Фрэнсис заметил небольшое каменное возвышение, на котором лежало что-то, покрытое черным сукном. Тут же находились четыре члена Совета, а несколько поодаль от них стоял Полани, по другую же сторону Фрэнсис увидел Руджиеро с двумя своими товарищами.
– Мы послали за вами, Фрэнсис Хэммонд, – обратился к нему один из членов Совета, – рассчитывая, что вы, может быть, признаете труп, найденный вчера ночью в Большом канале.
Один из служащих выступил вперед и снял покрывало, которым был прикрыт труп еще молодого на вид человека. На левом виске его была рассеченная рана.
– Узнаете ли вы этого человека?
– Лица его я не знаю, – я раньше никогда не встречал его, – отвечал Фрэнсис.
– Полагаете ли вы, что рана, которую вы видите, могла быть причинена ударом вашего весла?
– Этого я не могу сказать достоверно, – отвечал Фрэнсис, – но знаю, что ударил именно в это место человека, который хотел вскочить в мою гондолу.
– На первом допросе вы показали, что нанесли удар именно по левому виску.
– Да, насколько помню, это было так. Я сказал также, что это не мог быть Руджиеро Мочениго, так как, если бы это был он, то, наверное, у него должны были бы остаться следы на голове.
– Не увидите ли вы каких-либо особых примет на платье убитого, по которым вы могли бы признать в нем нападавшего?
– Нападавший был одет в точно такое же черное платье. Был, впрочем, еще один отличительный признак: при свете факела мне бросилась в глаза рукоятка его кинжала, которая, как мне показалось, была украшена драгоценными каменьями; положительно я этого, однако, утверждать не могу.
– Подайте сюда кинжал, найденный на трупе, – сказал один из членов Совета приставу.
Пристав подал кинжал.
– Тот ли это кинжал, о котором вы говорите? – спросил сенатор Фрэнсиса.
– Я не могу утверждать, что это именно тот кинжал, который я видел, – отвечал Фрэнсис, – во всяком случае, он очень схож с ним.
– Итак, вы видели рану на виске и кинжал, найденный на поясе убитого. Установлено, что труп находился в воде в течение лишь нескольких дней; следовательно, вы не сомневаетесь в том, что это и был тот человек, которого вы во время борьбы ударом весла сбили в воду?
– Нет, синьор, я нисколько не сомневаюсь в этом.
– Этого довольно, – сказал член Совета. – Вы можете удалиться.
Фрэнсиса провели к гондоле и доставили его домой. Час спустя прибыл туда и синьор Полани.
– Ну, дело окончено, – сказал он, – но не с благоприятным для меня результатом, так как присужденное Руджиеро наказание совершенно несоразмерно с нанесенным им оскорблением; хорошо, разумеется, уже и то, что Мочениго все-таки не избегнет наказания. Я должен вам сказать, что в найденном трупе признали двоюродного брата Руджиеро Мочениго; они были неразлучны друг с другом с тех пор, как Руджиеро вернулся из Константинополя. После допросов, произведенных в доме отца убитого молодого человека, открылось, что в день нападения он вечером ушел из дома, сказав, что отправляется на материк и возвратится лишь через несколько дней. Затем, как вы уже знаете, найден был его труп. Руджиеро доказывал, что он ни при чем в этом деле и что попытка похищения моей дочери была совершена его двоюродным братом без его ведома. Тогда призвали мою дочь Марию, которая показала, что она даже никогда прежде не видала в лицо этого молодого человека. Большинство членов во время совещания Совета пришло к убеждению, что убитый молодой человек действовал по подстрекательству Руджиеро. Затем председатель объявил: «Хотя соучастие Руджиеро Мочениго и не доказано, однако, принимая во внимание его домогательство руки дочери синьора Полани, его угрозы после отказа в ее руке, прошлое поведение и его тесную дружбу с двоюродным братом, Совет не сомневается, что покушение было совершено по подстрекательству Руджиеро Мочениго, и потому приговаривает его к трехгодичному изгнанию из Венеции и окружных островов».
– Я был бы более доволен, если бы его выслали опять в Константинополь, – сказал мистер Хэммонд. – Если ему позволят жить на материке, то он поселится не более как на расстоянии двух-трех миль отсюда, а такое близкое соседство не может быть очень приятным для тех, кто навлек на себя его ненависть.
– Вы совершенно правы, – согласился синьор Полани, – и я, и все мои друзья негодуют на то, что его не сослали подальше отсюда. Теперь я запретил своим дочерям оставаться вне дома по вечерам, когда становится темно. Нельзя же предположить, чтобы Руджиеро решился силой ворваться в мой дом, хотя от этого человека можно всего ожидать.
– Я тоже запретил моему сыну выходить ночью на улицу. Но я до тех пор не буду за него спокоен, пока не отправлю его обратно в Англию при первой удобной оказии.
– Надеюсь, что такой оказии не представится в скором времени, синьор Хэммонд. Мне было бы очень жаль расставаться с вашим сыном после такого кратковременного знакомства. Впрочем, мы еще потолкуем с вами об этом. Может быть, мы найдем какой-нибудь другой способ, чтобы обеспечить его безопасность.
В течение следовавших за этим двух недель Фрэнсис проводил большую часть своего времени во дворце синьора Полани, который радушно приглашал его бывать как можно чаще в его доме. Обыкновенно, когда приходили Фрэнсис и Маттео Джустиниани, молодежь, сидя на балконе, проводила время в веселых беседах; часто приходил и сам Полани; тут же в сторонке с недовольным видом присутствовала синьора Кастальди, видимо, относившаяся с полным неодобрением к смеху и веселью молодых людей. После обеда обыкновенно все общество отправлялось кататься в четырехвесельной гондоле и возвращалось домой при приближении сумерек.
– Мне вовсе не нравится эта госпожа Кастальди, – сказал однажды Фрэнсис Маттео в то время, когда Джузеппе вез их из палаццо Полани домой.
Маттео улыбнулся.
– Я тебе даже прямо скажу, что просто ненавижу ее и уверен в том, что и она меня тоже недолюбливает. Она следит за мной, как кошка за мышью, – продолжал Фрэнсис.