Золотая пыль (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Генри Мерримен cтр.№ 8

Дезирэ рассмеялась и сказала, что он идет уж очень быстрыми шагами. Положиться в этих мутных водах можно было только на один ее инстинкт, что гораздо лучше опытности. Опытность в женщине равняется предварительному осуждению подсудимого.

Шарль, однако же, стал серьезен, что редко случалось с ним. Он влюбился в первый раз, что часто делает мужчин на короткий срок совершенно честными, и даже не эгоистами. Есть, конечно, мужчины, которые честны в течение всей своей жизни, что, может быть, означает, что их первая любовь длится всю оставшуюся жизнь, но такие случаи очень редки. А женщины, в которых можно влюбиться на всю жизнь, встречаются еще реже.

Итак, на следующий день Шарль подстерег Антуана Себастьяна, когда он выходил на свою утреннюю прогулку по берегу замерзшей Моттлау. Предложение Шарля было принято благосклоннее, чем он имел основание ожидать.

– Я только поручик, – сказал он, – но в наше время, мосье, вы же знаете… есть возможность.

Шарль весело рассмеялся, показывая перчаткой на другую сторону реки, по направлению к России. Но лицо Себастьяна сделалось мрачным – и Шарль, быстрый и отзывчивый, тотчас же оставил этот пункт своих доводов.

– У меня есть немного денег, – продолжал он, – вдобавок к моему жалованью. Уверяю вас, мосье, я не низкого происхождения.

– Вы сирота? – коротко заметил Себастьян.

– Да.

– Жертва… террора.

– Да… я… но, да в наше тяжелое время не много придаешь значения своему родству.

– Вашего отца звали Шарлем, как и вас?

– Да.

– Вы второй сын?

– Да, мосье. Разве вы знали моего отца?

– Бывает, что припоминаешь какое-нибудь имя, – натянуто ответил Себастьян, смотря прямо перед собой.

– В вашем голосе мне послышалась… – начал было Шарль, но, увидев, что снова встал на ложный путь, прервал свою речь. – Если моя любовь может осчастливить мадемуазель, то… – продолжал он, сделав при этом правой рукой жест, которым будто хотел показать, что его страсть выше всякой меры и что ее нельзя выразить словами.

Шарлю Даррагону позволили обратиться к самой Дезирэ с соблюдением всех формальностей того времени, которые, при здравом рассмотрении, могут оказаться не глупее настоящих. Шарль не расспрашивал ничего относительно происхождения Дезирэ. Ему нужна была Дезирэ – и ничего больше. Да, в те великие дни Империи владели искусством любви и войны.

С остальным довольно легко было справиться, и Бог оказался милостив к влюбленным. Шарлю удалось даже выхлопотать месячный отпуск. Молодые должны были провести свой медовый месяц в Цоппоте – рыбацкой деревушке, затерянной в сосновых лесах Балтийского побережья, в восьми милях от Данцига, там, где Висла впадает в море.

После того как эти планы были составлены, Дезирэ занялась своим приданым с радостью и весельем, в котором любой мог принять участие. Говорят, что любовь эгоистична. Но Шарль и Дезирэ не желали держать про себя свое счастье и выставляли его напоказ. Поведение Фрауэнгассе относительно свадьбы Дезирэ было характеристикой того времени. Каждый дом в Данциге искоса смотрел на своего соседа. Каждая кровля скрывала враждебные интересы. Одни стояли за французов, другие – за недобровольного союзника завоевателя, за Вильгельма Прусского. Имена на лавочных вывесках были немецкие и польские.

Бюргеры Данцига («Этих богатых данцигцев надо заставить платить», – писал Наполеон Раппу) стояли пораженные ужасом перед своими опустошенными конторками, их боги были низвергнуты – торговля находилась в упадке. Поэтому многие ненавидели французов и питали тайную любовь к надменным британским капитанам, столь похожим на них по сложению, по образу мыслей и по размеренности речи. Англичане пробирались на своих деревянных бригах по мелким морям, невзирая на декреты, на угрозы и на военные корветы, пока лоцманы могли их провести вдоль житниц Вислы. Позднее пошлину собирала учрежденная французская таможня, и пришел конец оптовой контрабанде, на которую даже губернатор Рапп – этот длинноголовый эльзасец – закрывал глаза.

Поляков, смотревших на Данциг как на морской порт великого королевства Восточной Европы, которое уже перестало существовать, уверяли, что Франция посадит на престол Ягеллонов и Собесских. Понятовский занимал высокое место на службе у императора. Поляки стояли за Францию. Еврей, всегда прятавшийся в тени, жмущийся поближе к стенке, торговал со всеми и не доверял никому. Кто мог сказать, какие мысли гнездились под его истрепанной меховой шапкой, какие чувства жили в сердце, подавленном презрением!

Помимо этих граждан, существовало много людей, имевших в штатском платье военный вид. Ибо маятник войны качнулся от Кадикса до самого Данцига и протолкнул на север торговцев смертью – людей, которые живут тем, что кормят солдат и грабят мертвых.

Весь этот народ бродил по улицам, смешиваясь с веселыми эполетами баденцев, вюртембергцев, вестфальцев и гессенцев, которыми Наполеон наводнил Данциг в течение тех месяцев, когда он продолжал вести любезную и дружескую переписку с Александром I. Широколицые баварцы, перенесшие все войны в Центральной Европе, уже более года мирно квартировали в Данциге. В этом городе в то время слышалось около полдюжины различных наречий, и ни один человек не знал, кто может стать его другом и кто – врагом. Ибо многим, кто считался союзником сегодня, отдавали завтра приказ убивать своих друзей.

В иных погребах и самых скромных пивных, в больших домах советников и за белоснежными тюлевыми занавесками Фрауэнгассе и Портшезенгассе тысячи северян толковали о текущем положении дел, храня собственное мнение глубоко в сердце. В тайных обществах передавались из уст в уста инструкции, предостережения и одобрения. Германия всегда была очагом тайных обществ. Северная Европа породила бесчисленные организации, которые оказались сильнее монархов и надежнее престолов. Ганзейский союз, первый из коммерческих союзов, которым суждено было создать самую великую в мире империю, дольше всех просуществовал в Данциге.

Передавалось на ухо, что Тугендбунд (союз добродетели) не умер, а спит. Наполеон, который уже однажды подавил его, следил теперь за его пробуждением, держа наготове целую армию своей несравненной тайной полиции. И центр Тугендбунда находился в Данциге.

Может быть, даже в погребе Ратуши (одном из самых крупных в мире винных складов, в котором столы и стулья расставлены под сводами биржи), может быть, именно здесь Тугендбунд вдохновлял людей быть добродетельными и самоотверженными ради единственной цели – уничтожения бича Европы. Сюда с незапамятных времен приходили самые состоятельные граждане, чтобы торжественно выпить вино, которое привозили их собственные корабли с Рейна, из Греции и Крыма, из Бордо и Бургундии, из Шампаньи и Токая. Это был не только погреб Ратуши, но настоящая Ратуша, где данцигцы из поколения в поколение совещались за стаканчиком послеобеденного вина, оттуда распространялись по всему свету правила чести и коммерческого благородства между покупателем и продавцом, должником и кредитором, хозяином и рабочим. Данцигцы – сыновья тех, кто образовал Ганзейский союз, большей частью представительные люди с проницательным, расчетливым взором и высокими лбами, добрые, покладистые люди, знающие свет, знающие, как вернее проложить свой жизненный путь, отменные знатоки вина и большие задиры, подобно Вильгельму Молчаливому, который бесстрашно встретил и победил бич Европы Средних веков. Передавалось из уст в уста, что эти данцигцы воскрешают Тугендбунд.