Я выдохнула:
– Хьюстон! У нас проблемы!
Глава 6
Операция.
Кто такой Хьюстон? Понятия не имею. Это поговорка такая. Вы, русские, например, говорите «куда Макар телят не гонял», а знаете, кто этот Макар и зачем он тренировал телят? Ну вот и я не знаю, кто такой Хьюстон и почему он должен решать все проблемы. Тем более что решал их вовсе не он.
Сквозь строй спасателей протиснулась Роджерс.
– Что случилось?
Я ответила:
– Все плохо, сержант. Амилепсин в укладке оказался просроченным. Я не могу погрузить пациента в управляемую кому. Все, что я могу, – еще час глубокого наркоза. Вы успеете за это время спустить его вниз или доставить амилепсин из города?
Роджерс побледнела.
– Нет. Спуск займет минимум четыре часа, если с носилками. Два – налегке. А мы не можем продолжать вводить ему фенокаин?
– Это достаточно сильный препарат, как вы понимаете. При таком весе и интенсивности обмена – сердце не выдержит.
– Плохо. А если чем-то заменить ваш этот амилепсин?
– Я подумаю. Но стандартная укладка не приспособлена для импровизаций.
Я копаюсь в сумке, хотя знаю, что идея безнадежна. Укладка формируется по принципу «одно назначение – один препарат». Роджерс садится на корточки перед Куртом, проверяет дыхание и вытирает ему пот со лба. Я впервые замечаю, что мальчишка ничего, симпатичный, с правильными чертами лица.
– Мне очень жаль, – с этими словами в круг спасателей входит Вальтер.
Я вскидываю голову. В руках у него тезка – маленький пистолет. Тоже симпатичный, строгих форм, ничего лишнего.
– Мне очень жаль. Но вы понимаете, что мы не можем рисковать жителями города. Счастье новичка быстро заканчивается. У нас только один выход.
Он прицеливается мальчишке в голову. Роджерс не отодвигается и ничего не говорит. Молчат и спасатели.
Тогда меня это не удивило – не было времени удивляться. Потом показалось странным, что они так легко согласились со своим командиром. Даже не пошумели, не пообсуждали. Все-таки не каждый день ребенка убиваем – надо как-то привыкнуть к этой идее. Но Вальтер с его «вальтером» был сейчас воплощенным альфа-самцом. Львом. Рявкнет – все уступают дорогу.
И тут я поняла, что еще можно сделать.
* * *
В палатку протиснулся Лева, осторожно держа в руке дымящуюся ярко-красную пластиковую кружку. Я откинула плед и села.
– Извините…
– Не за что… Я не спала. Пора выходить? Я сейчас.
– Не торопитесь, доктор. Я вам чаю принес. Знаете, англичане говорят, что нет ничего лучше…
– Носильщики готовы? – прервала я его.
Лева смутился.
– Носильщики ушли минут сорок назад, – он опустил глаза. – Мэри… сержант Роджерс… не велела вам говорить. Сказала, сама справится.
– Что?! Она в своем уме? Как она посмела? Мы можем их догнать?
– Нет. Она велела приготовить вам чай. Она англичанка, кстати.
И он сунул чертову кружку прямо мне в руки. Я автоматически приняла ее и сжала в ладонях, борясь с желанием выплеснуть чай ему в лицо.
– Вы все издеваетесь?
Он затряс головой, как мокрая собака:
– На самом деле я чувствую себя ужасно. Если вы меня никогда не простите, то будете правы. Но Мэри сказала, что с вас на сегодня хватит, что вам нужно отдохнуть.
– То есть вы решили, что с вас на сегодня хватит и меня лучше держать подальше от нормальных людей?
Лева сжался так, словно ему на ногу наступил слон.
– Ну что вы, Хелен! Как вы странно все выворачиваете… Мы поступили не очень хорошо, я согласен. Но Курт очнулся, и с ним все в порядке, вы же сами его осматривали. А путь вниз длинный и тяжелый. Тропа довольно узкая, идет кое-где по кромке скал. Вы же устали…
– А если швы разойдутся и откроется кровотечение?
– Вы думаете, полицейские не умеют накладывать зажимы? Или спасатели не умеют? Вы нас здорово выручили, но не нужно нас представлять беспомощными и бессмысленными созданиями. Мэри, между прочим, работает волонтером на ветеринарном пункте каждую субботу, и Зарен с ней. Так что они умеют обращаться с кастрированными…
В его голосе звучала неподдельная обида. Я невольно улыбнулась и отхлебнула чаю, не сидеть же дурой с кружкой в руках. Чай был с мятой и чабрецом. Возможно, свежесорванными. Возможно, сержант Роджерс нашла время отбежать в кустики и нарвать травок, пока мы спасали Курта и мир. На нее похоже. Кружка глухо постукивала по моим зубам, и я поняла, что у меня дрожат руки. Кажется, Мэри была права. Они все правы. А у меня нет выбора.
– А этот… суровый мужчина?
– Бондарь?
– Вальтер, кажется.
– Ну да, Вальтер Бондарь, командир рейнджеров. Бывший сержант полиции. Он тоже ушел с носильщиками. Но не бойтесь, он больше не тронет Курта. Мэри не даст. Да он и сам не будет теперь, когда опасности нет. Он, в общем, толковый человек. Профессионал. Просто не привык к дипломатии, говорит, что думает. Но думает ясно.
– Пожалуй.
– Можно присесть?
Только теперь я заметила, что все это время он стоял, согнувшись.
– Да, конечно, садитесь, мы ведь не на балу. Заснуть я сейчас не засну, хоть поболтаем. Вам сержант Роджерс велела со мной поболтать?
– Конечно. Да я и сам не против.
Он вздохнул.
– Хелен, не бойтесь. Последствий для вас не будет. Конечно, родители Курта будут не в восторге от вашего решения, но мы все были здесь, и все знаем, что вы придумали единственный способ спасти мальчика. А наши показания будут весить больше, чем жалобы инопланетников. Если кто и виноват, то только наш врач, который не сменил вовремя препарат… и я, потому что схватил сумку и побежал, ничего не проверив.
– Вы считаете, я сама не в состоянии это сообразить?
– Но тогда почему вы мрачнее тучи? Вы сделали все как нужно, и ваш расчет оправдался. Мы победили.
Теперь была моя очередь вздыхать.
– Лева, знаете, была такая книга давным-давно – «Записки юного врача».
– Никогда не слышал.
– Немудрено. Ее написали еще на Земле, и действительно очень давно. Но мой дядя оставил мне свою библиотеку… Ладно, я сейчас не о том. В общем, она о молодом враче, который работает в деревне, совсем один. И в первый день, когда он приезжает в свою глухую деревню, ему приходится оперировать девушку, у которой нога попала… в какую-то сельскохозяйственную машину… устаревшую… этот момент я не очень поняла… У нее множественные переломы, и ногу приходится ампутировать. Он волнуется, потому что не только не делал таких операций, но и видел всего один раз из заднего ряда. И потом, после операции, медсестра спрашивает: «А вы много раньше делали ампутаций, доктор?» И он отвечает: «Две». Соврал.