Зима - читать онлайн книгу. Автор: Али Смит cтр.№ 29

Арт снова достает блокнот и начинает что-то записывать. Закончив писать, он закрывает блокнот, но не прячет его — на тот случай, если она скажет еще что-нибудь интересное или полезное.

— Мне нравится мысленно их представлять, — говорила она. — Нравится думать о том, как они разбросаны по полю, а ученые ходят кругом и изучают их.

— Эти вещи никогда не умирают, — сказал он. — Их просто вывозят за границу, а мы покупаем себе новые, усовершенствованные модели. Ничего не выбрасывается. Устаревшие вещи модернизируют и отдают типа в страны третьего мира или в места, где люди беднее, в места, где нет такого доступа к быстрому технологическому прогрессу, как у нас. По крайней мере, я верю, что так происходит.

Она покачала головой.

— Мир, — сказала она и улыбнулась. — Щедрый. Но в том-то все и дело, разве нет?

— В чем? — сказал он. — В том, что мир щедрый?

— Нет, — сказала она. — В том, что мы просто верим, что так происходит.

В дождливую среду апреля 2003 года Арт с матерью сидят в церкви в переднем ряду на похоронах его деда. По словам матери, пришло «много людей», но церковь у них за спиной полупустая.

Человек из похоронного бюро останавливается у их скамьи с женщиной, которую он привел. Она садится рядом с ними.

— Арти, — говорит ему женщина.

— Привет, — говорит он.

— Соф, — говорит она его матери.

Мать кивает, но не смотрит.

Наверное, это какая-то подруга матери из тех времен, когда она здесь жила, женщина, которая познакомилась с ним, когда он был младенцем.

Она откидывается на спинку, когда мать встает, чтобы причаститься, и широко, грустно улыбается Арту. Для старухи она даже клевая. Одета в парку. Парка темного цвета, так что никакого неуважения нет, хотя внизу под ней — белоснежный брючный костюм. После похорон она стоит рядом с матерью у церковной двери и куча народу жмет ей руку, как будто все ее знают. Изредка кто-нибудь в очереди людей, приносящих соболезнования, сердечно с ней здоровается и даже крепко обнимает. Никто не обнимает так мать или его самого: наверное, она местная и знала деда, а сам Арт не знает никого из этих людей. Деда он знал всего чуть-чуть — по обедам в лондонских отелях, когда приходил из школы домой, а дед приезжал в город. Есть пара фотографий, на которых он, еще дошкольник, гостит здесь у деда, пока мать на работе.

— Мокрая одежда сушится перед камином, — говорит он во время поездки на север — на похороны, когда мать спрашивает, что он помнит о том времени. Стекла запотевали от пара, и он рисовал на окне, рисовал улицу, домá, парк, машины и людей на улице, а еще собаку — очень хорошую собаку.

Мать грустно вздыхает и одновременно улыбается.

— Я провела в этот дом дорогущее центральное отопление, и что же он сделал? Ни разу его не включил. Даже когда я предложила оплачивать счета, — говорит она. — Трубчатый электронагреватель в гостиной. Бутановый обогреватель на кухне.

— Он единственный из моих дедушек и бабушек, с кем я был лично знаком, и теперь я уже больше ни с кем не познакомлюсь, — говорит Арт.

— Что ж, это твоя жизнь и твое время, — говорит мать.

— Расскажи, что ты помнишь о нем из детства, — говорит Арт.

— Нет, — говорит она.

Арт хмурится. Он откидывается на спинку сиденья.

Мать шумно вздыхает. Потом она говорит:

— Помню, раз мы гуляли с ним по городу. Что случалось довольно редко, ведь он всегда пропадал в конторе, и мы почти никогда не общались с ним в будни, не считая отпуска в первые две недели июля. В общем, мы почему-то гуляли именно в этот день, да еще и нарядились, не помню, по какому поводу. Грузовик доставлял товар в паб, и несколько ящиков с бутылками опрокинулись и грохнулись сзади на проезжую часть. Мой отец пригнулся, подняв ладони над затылком, как будто взорвалась бомба.

Она показывает налево. На указателе написано «десять миль». Они почти приехали.

— Это как-то связано с тем, что он пережил во время войны, — говорит она.

Через пару миль она говорит:

— Ему было очень неловко. Какие-то люди остановились и помогли ему встать, кто-то его отряхнул.

Еще через пару миль она говорит:

— Мне кажется, я никогда не видела его таким подавленным, как в тот день, когда ему показалось, что он выставил себя на посмешище.

Затем мать умолкает и начинает мурлыкать песенку, и Арт понимает, что двери воспоминаний закрылись, как будто «Воспоминания» — это такой театр или кинотеатр, и сеанс или представление окончены, зрительный зал опустел, и все разошлись по домам.

После церкви, после того как гроб опустили под дождем в землю, а потрепанные цветы положили сбоку на ткань, которой могильщики накрыли могильный холм, с фальшивой зеленой травой поверху, они с матерью подбрасывают пожилую женщину до дома, а потом едут обратно, как и все остальные, в дедовский дом на поминки. Мать хлопотала о закусках всю неделю. Их доставили из отеля еще рано утром, чтобы успеть подготовиться, и она накрыла стол с сэндвичами и пирожными чайными полотенцами, которые они привезли из дома.

Когда они останавливаются у дома, мокрая улица блестит в слепящем свете солнца, пробивающемся сквозь тучу, так что приходится прикрывать глаза. Когда к ним наконец возвращается зрение, они видят, что входная дверь уже открыта. На улицу доносятся шум и смех.

— Боже, — говорит мать.

— Что? — говорит он.

— Гребаная душа компании, — говорит его мать. — Прости мой суахили, Артур. Пошли. Давай покончим с этим и вернемся домой.

Когда они входят внутрь, женщина, сидевшая рядом с ним в церкви, выделяется ярким белым пятном посреди большой толпы людей в черном, стоящей в гостиной.

Теперь он начинает догадываться, что это сестра его матери — сестра, о существовании которой он даже не подозревал, поскольку священник говорил в своей речи о том, как дед воевал, как после войны он занимался страхованием жизни, о его покойной жене, о призах, которые он получил за свои георгины, и о том, что у него остались две любящие дочери — Айрис и София. Женщина рассказывает гостям о песне, которую называет «одной из любимых песен нашего отца», и запевает. Это песня о старушке, глотающей целую уйму живых тварей: муху, «пожалуй, она умрет», затем паука, «пожалуй, она умрет», затем птицу, кошку и собаку, но после этого женщина смешит всех, перечисляя кучу зверей, которые изначально не упоминались в песне: лама, змея, коала, игуана, лемур, и все в комнате забывают о том, что им грустно (или забывают притворяться грустными), и начинают хохотать в предвкушении новой рифмы, заливаться смехом над ее умением растянуть строку, выкрикивать свои варианты, аплодировать каждой новой рифме, которую она придумывает, пока старушка не глотает лошадь, и тогда все — включая священника — с каким-то восторгом вскрикивают от того, что старушка теперь уже раз и навсегда дала дуба.