Сарай полагала, что за этим сбоем Минья что-то скрывает. Ей нужно узнать, что именно. Она собрала свою силу в кулак. Сарай – Муза ночных кошмаров. Сны повиновались ее воле. Им ничего от нее не утаить.
Она направила всю свою волю на туманную область, чтобы пролить на нее свет. Сопротивление взвыло. Оно было сильным, но Сарай сильнее. Все равно что вскрыть что-то. Грудную клетку или гроб. А затем сбой исчез. Размытое пятно обрело четкость, и…
…появились Эллен.
Сарай подумала, что ошиблась. С чего бы Минье скрывать наставниц? Они не лежали замертво на полу, как в прошлый раз. Это еще не Резня. Чего тут скрывать?
Далее она испытала облегчение. Сарай так остро ощущала их отсутствие. Без Эллен ясли были незаконченной картиной. Она не сомневалась, что сейчас они успокоят девочек, поскольку так они всегда и поступали.
Или… так поступали ее Эллен. Эти же…
Сарай посмотрела на лица женщин и почти не узнала их. О, лица были те же. Во всяком случае, их черты. Младшая Эллен носила глазную повязку, но Сарай и так об этом знала. Изагол вырвала ей глаз. Став призраком, женщина его вернула. Но проблема была не в повязке, а в ее взгляде – или, скорее, в отвращении, читавшемся в нем. Она смотрела на Минью с Киско, как люди смотрели на божьих отпрысков, словно на что-то непристойное. А Старшая Эллен…
Сарай почувствовала себя пораженной, ограбленной, пронзенной прямо в сердца, будто над ней насмехались. Ее милая Старшая Эллен была с румяными круглыми щечками, которые они звали «щечками счастья», и они по-прежнему выглядели так, но счастье не имело никакого отношения к этой женщине. Ее взгляд был холодным, как туша угря на тающем снеге. Губы поджаты, как плохо сшитая петлица. А ее аура источала чистую, жаркую злобу.
Она направилась к Минье. Младшая Эллен схватила Киско и потащила к двери, где ждала Корако. Все это время девочка оглядывалась через плечо, и на ее лице запечатлелся беспомощный ужас. Минья боролась, пиналась и плевалась. Крик, который вырвался из ее груди, резал уши. Тот самый, что жил в ней все последующие годы – апокалипсис, разрывающий горло, наполняющий пространство, рев бесконечной ярости. Он вырвался из нее, как оживший дух, освободившийся из ловушки плоти. Во сне, как не могло быть в реальности, ее гнев принял облик демона. Уплотнившись, он стал краснокожим, гигантским существом с горящими глазами. На его фоне няни казались карликами. Демон полностью заполнил помещение. Какие зубы, какой вой! На Сарай обрушилась его ярость. Она потрясенно попятилась, но не могла не обрадоваться, поскольку Минья определенно брала сон под контроль. Она могла приручить свой кошмар и вернуть подругу. Минья спасет Киско и победит, ощутив покой, хоть и ненастоящий.
Но демон только выл от мучений, пока Киско силком уводили из яслей.
А затем Старшая Эллен замахнулась и влепила Минье такую затрещину, что та упала на пол. Вой оборвался так резко, что Сарай могла сравнить этот момент только с мигом, когда ее тело после долгого тихого падения приземлилось на ворота и погибло. Буря ярости закончилась. Демон гнева исчез. А Минья, как нелюбимая кукла, осталась лежать на полу.
27. Живые и призраки
Много лет назад Минья заставила их поклясться, что они никогда не будут использовать свои дары друг на друге. Это могло показаться лишним. Конечно, было важно, чтобы Руби не использовала свой дар, но остальные? Таланты Спэрроу и Ферала не представляли угрозы, а Минья никак не могла повлиять на живых. Тем не менее они все дали торжественную клятву, полностью подчиняясь чарам Миньи, – и не неохотно, а с радостью. Дети ее обожали – свою острую на язычок, темноглазую спасительницу. Но теперь Сарай осенило, что Минья смотрела на нее, когда они давали обещание. Именно ее дара боялась девочка. За все эти годы Сарай ни разу не нарушила клятвы, позволив Минье сохранить свои тайны. Если бы она хоть раз ослушалась, может быть, они смогли бы прийти к пониманию?
Сейчас она, изумленная и бледная, вырвалась из сна. Лазло был рядом. Он держал Сарай за руку и чувствовал поток ее эмоций так же, как чувствовал ее крик «НЕТ!». Его сердца бешено колотились. Он понятия не имел, что происходит. Это все равно что стоять за дверью, пока твой любимый человек заперт в комнате с неизвестными ужасами.
– Ты в порядке? – спросил он. – Что случилось?
Поначалу девушка даже не могла подобрать слов. Она смотрела на Минью, уснувшую на подушках, и знала, что по другую сторону барьера, который могла пересечь только она, Минья распласталась на холодном металлическом полу, без подушек и какой-либо надежды на помощь.
Никто никогда ей не поможет. Сарай сглотнула желчь, подступавшую к горлу.
– Позови остальных, – сказала она Лазло. – Пожалуйста. И передай Спэрроу… – Сарай снова сглотнула, пытаясь унять тошноту. Помогал тот факт, что она была ненастоящей – по крайней мере, желчь в ее горле. А вот ужас был вполне реален. – Передай Спэрроу, чтобы она принесла люльку.
* * *
Спэрроу присела в саду рядом с цветами идеально красного факельного имбиря. Ей всегда казалось, что они напоминали маленькие фейерверки.
Каждый год на годовщину Резни в Плаче устраивали салют. Очевидно, там организовывали всевозможные празднества, но с цитадели можно было увидеть только их. И хоть божьи отпрыски прекрасно знали, что люди отмечали, было трудно не хотеть понаблюдать за бутоном огня, освещающим ночное небо.
Люди праздновали не Резню, а Освобождение. Сарай узнала этот факт во время одной из своих вылазок в Плач. Она многое видела через своих мотыльков и зачастую возвращалась с историями для остальных, как девушка, побывавшая на балу и укравшая сладости для младших сестер.
А теперь она украла нечто посерьезнее историй и даже сладостей. Сарай вернулась с юношей.
Спэрроу очень нравился Лазло. Если судить по нему, Сарай вполне можно доверить дальнейшую охоту на людей, которых можно затащить в цитадель.
Мысль была просто головокружительной – незнакомцы, здесь! – но менее пугающей, чем мысль о визите в Плач. Спэрроу не терпелось покинуть цитадель, но сам город вселял страх. Когда она была младше, то мечтала узнать свою человеческую мать и жить вместе с ней, не сомневаясь, что если бы женщина просто ее узнала, то непременно бы полюбила. Старшая Эллен старалась быть с ней ласковой и уверяла, что они нуждаются в Спэрроу здесь, а вот Минья оказалась более прямолинейной. «Они проломили бы тебе череп лопатой и выкинули на свалку», – вот как она выразилась, и Спэрроу знала, что это правда.
Но она не могла не задаваться вопросом: что, если бы она не была голубой? Имело бы какое-то значение для ее неизвестной матери, если бы Спэрроу была человеком, со смуглой кожей, лишенным дара?
Но она больше не наивное дитя. Спэрроу знала, что для нее нет места в Плаче, как и матери, жаждущей знакомства – ни сейчас, ни в будущем. Теперь, думая о том, чтобы покинуть цитадель, она мечтала о лесах и лугах. Растения никогда ее не оставят. Она ужасно хотела отправиться на поиски какого-нибудь папоротника, но мысль о людях, толпах, мощеных улочках, неправильных поворотах, тупиках, изумленных взглядах, удивленных вскриках…