Метресса фаворита. Плеть государева - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Андреева cтр.№ 27

Аракчеев задумался, после чего взял гербовый лист бумаги и начал писать. Если бы уважаемый читатель зашёл теперь за спину Алексею Андреевичу и заглянул в написанное, то смог бы прочитать: «Я одной смерти себе желаю, а потому и делами никакими не имею сил и соображения заниматься… Не знаю, куда сиротскую голову приклонить, но уеду отсюда».

Почему-то вспомнилось, что когда-то, так давно, что лет, лет и памяти нет, отец мыслил сделать из него подьячего. Думал, что его старший сын, выучившись, сумеет снискивать пропитание себе пером и крючками. В чём-то он был прав, Аракчеев действительно больше сидел за письменным столом, нежели на коне. Любое дело требовало догляда, а стало быть, строгой отчётности, никому не доверяя, он привык вникать в мельчайшие подробности, ставя личную резолюцию, как на донесение деревенского головы, так и на рапорта присланные генералами. Впрочем, за всей Россией не углядишь… но попытаться-то можно.

В детстве ему особенно давалась математика, зато все учителя говорили, что каллиграфа из него не выйдет. Директор кадетского корпуса, куда приняли десятилетнего Алексея Аракчеева, генерал Пётр Иванович Мелиссино ^[64] благоволил к юному кадету. Услужливый, исполнительный, послал же Бог ученика! Не нарадоваться! Казалось, нет такого дела, которое, потрудившись как следует, не сможет одолеть понятливый мальчик. Закончив курс обучения, Аракчеев был оставлен в корпусе в качестве учителя математики, а после, согласно приказу цесаревича Павла Петровича, в числе лучших офицеров был отправлен на службу в гатчинскую артиллерию.

При воспоминании о Гатчине Аракчеев заскрипел зубами, ведь именно там он повстречался с красавицей-цыганкой Настасьей Минкиной, столь непохожей на всех прочих девиц и женщин, которых он прежде видел.

Куда ни кинь — всё она. О чём ни подумай, о ней подумаешь. Говорят, христианин должен уметь прощать, но как же такое можно простить? Чтобы живую женщину в её же доме, как свинью на убой… Он вспомнил чёрные раны, разрубленное горло, изрезанные до костей пальцы… «Не прощу никогда. Нельзя такое прощать!»

Аракчеев поднял глаза на икону Казанской Божьей Матери и размашисто перекрестился. «Знаю, что грешен, но только оставим это покамест». Кроткий лик Богоматери, освещённый тусклым светом лампады, утопал в серебряной блестящей ризе.

Простить это можно, умрут страшной смертью убийцы Настеньки, тогда и наступит время прощать. Только наперво он лично на казни их будет любоваться, смотреть, пока не насмотрится всласть, чтобы не забыть никогда в жизни, чтобы на век вечный запомнить, затвердить, как урок школяр. Вот тогда и можно будет простить да с чистой душой перевернуть ещё одну страницу в книге собственной жизни. Но сначала отомстить.

Церковь была убрана с богатой торжественностью, сообразно особому статусу покойницы. Вёл службу друг Аракчеева, архимандрит Юрьевского монастыря Фотий, из надгробной речи которого пришедшие отдать последний скорбный долг Анастасии Фёдоровне узнали, что покойница непременно поступит в сонм великомучениц.

Удивлённые подобным заявлением приглашённые смущённо переглядывались, какая же из Минкиной, с позволения сказать, святая мученица?! Разве домоправительница пострадала за дело Христово? Разве не самое житейское, хотя и совершенное с особой жестокостью, убийство расследуют нынче новгородские сыскари?

Запах цветов и ладана переплетался с вонью разлагающегося на жаре тела. В церкви, несмотря на знойный день, было прохладно, но находиться там не хотелось. Псковитинову подумалось, что большая удача уже и то, что не придётся тащиться по такой жаре при всём параде на кладбище, да ещё и выстаивать на солнцепёке у свежевырытой могилы. С трудом собирая силы, чтобы не грохнуться в обморок, следователь хватал ртом воздух, думая только о том, как хорошо было бы продвинуться к дверям и словить там хотя бы немного свежего воздуха. Но он не имел права отойти от гроба, следящий за соблюдением церемонии граф изначально скрупулёзно распределил, кому и где находиться согласно Табели о рангах, и нарушь Александр Иванович установленный регламент, это могло послужить поводом для недовольства его сиятельства. С другой стороны, вряд ли ему бы понравилось, если бы кто-то на отпевании грохнулся в обморок.

В самом начале Александр Иванович отметил, что Аракчеев как будто ждёт кого-то. Перебрав в памяти сослуживцев и челядинцев Алексея Андреевича, о которых он знал, Псковитинов догадался, что Аракчеев ожидает сына. В середине церемонии высокий юноша в мундире гренадерского полка, действительно, тихо прошёл через всю церковь, остановившись подле его сиятельства.

— Глянь, Михаил Андреевич собственной персоной, — толкнув приятеля, прошептал Корытников. Со своего места Псковитинов видел только очень широкие плечи молодого человека да затылок. У Михаила Шумского были темно-каштановые волосы. У Аракчеева и Минкиной чёрные, но это ничего не значит, очень часто ребёнок ни в мать, ни в отца, а в кого-нибудь из родни. К тому же Александр Иванович ещё не видел лица. За разглядыванием спины Шумского Псковитинов немного забыл о своих недомоганиях.

Наконец служки открыли глубокий склеп у алтаря, откуда тотчас понесло холодной затхлостью, и начали на верёвках опускать гроб. Тёмный лакированный гроб, как драгоценная шкатулка, покачивался, уплывая всё глубже и глубже. Раздался глухой стук, гроб встал на место. Теперь нужно было извлечь верёвки, закрыть отверстие плитой и… Псковитинов с благодарностью принял из рук Петра Корытникова раздобытый им невесть где флакончик с отвратительно пахнущей солью, когда вдруг раздался истошный крик и, раскидав стоящих у ямы, Аракчеев бросился на гроб, как ребёнок кидается с обрыва в воду. Мгновение — и его рёв сменился стуком и болезненным плачем.

Как по команде, Псковитинов и Корытников бросились к краю ямы, но сын Аракчеева оказался там раньше. Должно быть, попытался в последний момент схватить чокнувшегося от горя отца, да чуть не полетел вслед за ним, каким-то чудом остановившись над пропастью, балансируя руками. Одновременно с ними на помощь Аракчееву поспешили несколько военных. Лёжа на гробе, граф перевернулся на спину и теперь валялся там, как гигантский жук, суча лапками и истошно вопя: «Режьте меня, лишайте жизни, злодеи, паразиты!» Было понятно, что просто вытащить графа, подав ему руку, как это собирался сделать Михаил, не получится. Лицо его сиятельства было в крови, не исключено, что он сломал себе нос, кроме того, при таком падении человек неминуемо должен был повредить ладони и коленки. Трое мужиков спустились в склеп, но Аракчеев из-за травм не мог самостоятельно подняться на ноги. В результате в яму забрались ещё двое молодцев, в одном из которых следователи узнали Михаила Андреевича. Все вместе они подняли графа и, возвысив его над собой, передали стоящим наверху.