— Не понимаю. Необразован я в купеческом ремесле и в промыслах...
Иоська Гольц упорно глядел в лицо Егорова, а тот так же упорно глядел, как полицейский комиссар дожёвывает последний кусок свинины.
— Нам истинно русский человек сейчас нужен во владельцах нашей компании! Ты нужен. Чтобы твоим именем можно было пробить официальные бумаги по деятельности компании, по выправлению торговых и маршрутных документов на корабли, на груз, на команды тех кораблей в российских учреждениях. Так указал русский царь Александр Павлович. Понял? Ваш император большие деньги занял, у моего благодетеля занял, у Гольца, полагая, что РАК имеет хорошие средства. А оказалось, что средств нет! Но мы, купцы и негоцианты, друг друга всегда выручаем. И сейчас можем выручить «Русскую Америку»! А то, понимаешь, оттуда люди уже стали уплывать назад, в Россию!
— Пусть плывут, — обрадовался Егоров. — И я бы с ними уплыл!
— Дурак! — обозлился Иоська. — Ты же русский! За своего императора не хочешь постоять?
— Хочу. Только как?
— А так. Мы вчера составили договор, где ты от имени акционеров нашей «Американо-Русской Акционерии» назначаешься её председателем. И подписываешь разные бумаги.
— Нет. Я всегда две бумаги подписывал. По жизни, — тут же отказался Егоров. — Бумагу подписывал на секретный пакет, что умру, а его доставлю. И ставил подпись в ведомости, что денежное довольствие получил на прокорм себя и своих лошадей. Всё! Более нигде не расписывался!
Иоська обернулся к начальнику полиции города Новый Йорк. Что-то буркнул ему на итальянском певчем языке. Тот перестал ковыряться в зубах, поискал на столе пачку бумаг, нашёл и стал тыкать той пачкой бумаг в сторону Егорова:
— Здесь собраны показания свидетелей, что ты, парень, не только двух своих русских людей убил, но, как уже сообщили мне доносчики, избил нашего гражданина, налогоплательщика и жителя города Новый Йорк! Два убийства и покалечение живого тела! Это значит, что я могу тебя, душегуба, обвинить во всех нераскрытых убийствах в нашем городе за десять лет!
Вот же страна Америка! Не успеешь усы отрастить, на ходу сбреют! И не только усы, но и голову сбреют, той же бритвой и по самую шею. Надо пока согласиться, а потом видно будет, кто кому на ходу усы сбреет.
— Я согласен стать председателем вашей компании АРА! — крикнул Егоров прямо в лицо комиссара полиции.
Тот ухмыльнулся, взял со стола колокольчик и позвонил.
В кабинет стали заходить люди с бумагами. Первым вошёл человек, англичанин, и сказал про свою должность:
— Нотариус!
Подписали аж двадцать бумаг! Сначала расписывался Егоров. Потом нотариус, а в самом низу листа — Иоська Гольц и комиссар полиции. Они расписывались, будто свидетели сделки. На каждом листе нотариус ставил свою печать.
— Ну, захомутали, шеи не повернуть! — сам себе сообщил Егоров, разминая пальцы, которыми давно не писал.
После подписания бумаг все вошедшие в кабинет люди стали обращаться к Егорову с поклонами и звали его «мистер».
Иоська Гольц с удовольствием глядел на бумажную волокиту. Половина бумаг исчезала у Иоськи в сумке, половина — у нотариуса в стальном сундучке на цепочке, привязанной к левой его руке.
Все вошедшие письмовные люди раскланялись и вышли.
Тогда комиссар полиции города Нью-Йорка поднялся из кресла. Иоська подтолкнул подняться со стула Егорова. Тот поднялся.
— Мистер Егорофф! — торжественно провозгласил комиссар полиции города Новый Йорк, вынув из стола большую огербованную бумагу. — Отныне вы являетесь гражданином с документом. Вот сей документ, что я подписал, теперь гарантирует вам вид на жительство в нашей стране, в любой её части, в любом её городе или в селе, на любом её побережье, либо в горах и в водах её! Вам не возбраняется покупать и продавать, судить кого-либо, или самому находится под судом. Носить оружие или не носить...
Комиссар говорил, а бумагу Егорову не протягивал. Егоров глянул в сторону. Иоська Гольц что-то долго рылся во внутреннем кармане сюртука. То вытаскивал до половины толстый, плотный конверт, но конверт цеплялся за пройму кармана и застревал. Понятное дело!
— Единственное, что вам не дано, господин Егорофф, — закончил речь комиссар полиции Нового Йорка, — так это быть избранным в президенты Северо-Американских Соединённых Штатов!
Но бумагу он так и держал в руке, не протягивал Егорову взять её.
— Нет, пусть десять лет здесь проживёт, тогда мы его и в президенты САСШ поставим, — пробурчал Иоська, всё ещё копаясь в своём сюртуке.
— Я пойду... выйду по нужде, — скосил рот Егоров, — и тотчас зайду.
Комиссар ткнул пальцем — в какую дверь выходить. Егоров вышел, огляделся в коротком коридоре, а за ним уже выскочил Иоська Гольц с той бумагой, что давала право Егорову в этой стране жить и даже дышать. Левый карман в Иоськином сюртуке совсем похудел. Вот... балгай ихну корову, американскую! Деньги — туда, бумаги — сюда! Простой город Новый Йорк. Такой простой, как сама Америка и как пять копеек. И комиссар полиции запросто берёт взятку.
Егоров забрал у Иоськи большой, разукрашенный лист, свой американский паспорт, свернул его трубочкой, сунул в свой протёртый камзол:
— Дальше — чего делаем?
— Дальше, — затараторил Иоська, — поедем тебе покупать обновы. Таким нищим каторжником президенты здешних компаний не ходят! Потом побываем в цирюльне, примем ванну, и, наконец, отобедаем! То есть твоё американское гражданство браво отметим!
— Денег у меня нет, — быстро сообщил Егоров.
— Зато у меня есть! Поехали?
— Поехали, — согласился Егоров, — только сначала пусть будет обед. Оголодал я, сидючи у полицейского главаря!
— Сначала ванна и цирюльня! — начал упрямиться Иоська Гольц. — Обед потом, ибо кормить тебя станет «Американо-Русская Акционерия!»
Глава тридцать девятая
В большом обеденном зале дома Мойши Зильбермана, где нынче совещались самые тёмные, но богатые люди Америки, где шипели друг на друга, где иногда и орали, вдруг махом встала тишина.
Это в зал вошли хорошенькие девушки в передничках с вензелями, составленными из непонятных закорючек.
— Кофе! — торжественно возгласила самая красивая девушка, бывшая батрачка на плантациях кукурузы, что имел в своем залоге Мойша Зильберман.
И в зал чёрные негры в белых фраках стали заносить кофе. Ещё заносили на серебряных тарелках немецкое печенье, ягоды в кленовом сиропе, орехи в меду, да трёх видов хлебцы...
Негры строем покинули зал, девушки разлили кофе и остались.
Тут барон Халлер не выдержал. Он здесь отчитывался за свою работу по уничтожению Франции, и на тебе — бабьё да с кофе!
— А пошли вон! — заорал он на девушек. — Сами нальём ваш кофе!