Ехали часов пять. Занималось утро. Под копытами скакуна, на котором везли царицу, горные угловатые камушки постепенно сменились на дорожную пыль и глину. Солнце поднималось у неё за спиной — получалось, разбойники двигались на север, к караванной тропе, что соединяла Семендер и Саркел — от Каспийского до Чёрного моря. Всё сходилось: тут, в открытой местности, и господствуют степняки, совершая набеги на ближайшие сёла алан. А затем, умыкнув людей, держат их на своих становищах, в лошадиных загонах, ожидая хазарских скупщиков рабов... Но она ошиблась. На коротком привале государыню сняли с коня, опустили на землю, вынули тряпку изо рта и позволили сделать три-четыре глотка из мехов — терпкого густого вина. Женщина слегка успокоилась и, прищурившись, с удивлением разглядела: нет, покрой одежды на её похитителях явно не печенежский. На ногах сыромятные «арчита», выше — длинные халаты с разрезами внизу, а на головах — галемовидные конусообразные колпаки из войлока... Ба! Да это ж аланы! Более того — командир ей знаком! Как его зовут? Правильно: Церек. Он служил ещё при её отце, в личной гвардии керкундеджа, а потом дослужился до звания багатара! Но тогда выходит, что она в руках у «своих»? Совершенно необъяснимо...
— Эй, Церек! — крикнула Ирина с перекошенным от гнева лицом. — Я тебя узнала! И молись перед смертью. Потому что обиду, нанесённую сестре Димидира, можно смыть только кровью!
Тот взглянул на неё с ухмылкой:
— Уж не ты ли меня убьёшь, отважная Наширан?
— Не исключено. Если брат узнает...
Воины вокруг рассмеялись. А Церек ответил:
— Но его величество всё прекрасно знает. Это он и приказал нам следовать за вами, устранить охранников, а тебя продать в рабство. Чтобы навсегда избавиться от неугомонной и докучливой родственницы...
— Врёшь! Не верю!
— Как угодно. Я сказал правду. Царь Самсон рассудил неплохо: проливать кровь сестры — грех, противный Небу; содержать взаперти — хлопотно и небезопасно, потому что тайна рано или поздно всплывёт; отпустить на волю — страшно и небезопасно вдвойне, если ты задумаешь свергнуть керкундеджа; а продать в рабство — и надёжно, и выгодно. Никаких последствий.
— Кроме разве что угрызений совести! — процедила сквозь зубы пленница.
Багатар скривился:
— Если на весах с одной стороны — только совесть, а с другой — власть и деньги, как ты думаешь, что окажется тяжелее? Вот и я о том же.
Потрясённая и раздавленная, бывшая царица сидела, совершенно поникнув. Силы её оставили. Не хотелось ни бороться, ни звать на помощь, ни обдумывать план побега... Вероломство родного брата не укладывалось в сознании. Ведь она помнила его тихим добрым мальчиком, ласковым, учтивым, очень религиозным, никогда не перечившим отцу... Или нет, Димидир был таким всегда? Просто в тех, других, обстоятельствах надлежало вести себя честно, а теперь можно не заботиться о своей репутации? Странно, горько, непреодолимо больно...
Вновь хотели положить её поперёк седла, но опальная государыня обратилась к Дереку:
— Разреши мне, пожалуйста, сесть верхом. Обещаю вести себя смирно. Мне теперь уже всё равно: рабство — значит рабство.
Он помедлил, но потом согласился, только приказал не развязывать государыне рук.
Ехали ещё часов девять. С юга приползли беспросветные лохматые тучи, и заморосил мелкий дождь. Ветер теребил гриву лошади, бил в лицо Ирине водяной пылью и трепал папаху. Мимо проплывали угодья, обработанная земля, зеленеющие ростки проса и пшена. А потом потянулась дикая степь — ковыли и перекати-поле. Стало ясно, что её везут в хазарскую крепость Семикаракор — перевалочный пункт караванных купеческих путей и одно из мест, где хазары покупали рабов у степных кочевников. К вечеру добрались до цели. Выглянувшее солнце медленно садилось за студёную реку Егорлык, делая стены укреплённого поселения совершенно чёрными. Не отсюда ли появилось название «Семикаракор»? Ведь по-тюркски слово «семиз» означает «сильный», «кара» — «чёрный», «кель» — «крепость»...
Похитители спешились на речном берегу и отправили одного посыльного внутрь городка. Видно, не хотели — как сказали бы мы сегодня, «светиться» — и участвовать в торгах на невольничьем рынке. Нужен был посредник. Вскоре он приехал — пожилой печенег в кожаных штанах и кожаной куртке, с вислыми усами и кнутом за поясом. Перекинувшись несколькими репликами с Цереком, дядька слез с коня и приблизился к дочке Негу лая, рассмотрел внимательно. Цокнул языком, произнёс по-алански с видимым акцентом:
— Вай-вай-вай, дорогой товар, господина, так? Благородный кров. У кого украл? Если я купил — неприятности полюшил. Вай, нехорошо.
— Хватит рассуждать, — оборвал его багатар. — Я прошу за неё двадцать пять шэлэгов. Ты потом продашь за семьдесят пять! Неужели плохо?
Печенег протянул загорелую руку и проворно сдёрнул папаху с головы бывшей государыни. Цвета ржаного хлеба, неуёмные волосы живописно рассыпались у неё по плечам.
— Вай, какой красавес! — восхитился посредник. — Он потянет на сто шэлэг!
— Значит, покупаешь? — отозвался алан.
— Вай, твоя брала. Не купить не мог. Ошен захотел!..
Заплатив двадцать пять монет, он помог царице сесть на лошадь впереди седла, а потом взгромоздился сам. Ласково спросил:
— Имя как твоя?
— Для тебя — Атех.
— Вай, красивый имя. А моя — Касан. Ты бояться Касан не надо. Если полюбил — я тебя не бил.
— Этого ещё не хватало!
И степняк, пятками сдавив конские бока, поскакал вместе с пленницей к Семикаракору. А довольные выполненной работой воины Самсона повернули в противоположную сторону...
У кочевника оказалась высокая и широкая войлочная юрта на одном из приезжих дворов крепости. В юрте на земле был расстелен ковёр и разбросаны вышитые подушки. Посреди стоял каменный очаг — в нём горел огонь. Полукругом сидели двое мужчин и две женщины (как потом выяснилось, сыновья Касана со своими наложницами), пили кумыс из пиалок и негромко лопотали по-печенежски. Их язык хоть и был похож на хазарский, но принадлежал к другой группе (например, как русский и болгарский), так что для Ирины многие словесные обороты непонятно звучали. Тем не менее общий смысл она уловила:
— Это моя новая рабыня, — радостно признался отец. — Благородных кровей, называет себя Атех. Я её не продам, будет жить со мной.
— Дело, конечно, твоё, — не спеша проговорил старший из наследников, — но на те деньги, что дадут за неё хазары, сможешь себе купить десять новых невольниц.
— Да, она одна стоит десяти, — согласился родитель. — Посмотрите, какая кожа, волосы, глаза... Стройная и крепкая, точно самка джейрана. Вот смотрю и хочу её с каждым разом всё больше!
— Я не стал бы подвергаться опасности, — мягко возразил младший сын. — Неизвестно же, кто она такая и откуда её украли. Вдруг другие аланы станут Атех разыскивать? Можно поплатиться. А продашь хазарам — и концы в воду. Выгоду получишь и ответственность на них переложишь.