Первое противостояние России и Европы: Ливонская война Ивана Грозного - читать онлайн книгу. Автор: Александр Филюшкин cтр.№ 51

Страница

Как мы видим, войны за Прибалтику во второй половине ХVI века имели различные последствия и результаты для их участников. Конфликт, который в историографии принято называть «Ливонской войной», является сложным многогранным феноменом. Он открывался участникам разными гранями и по-разному воспринимался ими. Можно сказать, что стороны вели разные войны. Для новых европейских монархий, прежде всего для Швеции и в меньшей степени для Дании, это был конфликт, аналогичный Итальянским войнам первой половины ХVI века, во время которого более сильные и современные королевства, переживающие фазу активного становления, боролись за поглощение карликовых государств.

То же самое в значительной мере можно сказать о Королевстве Польском и Великом княжестве Литовском, которые в ходе Ливонской войны превратились в Речь Посполитую (во многом под влиянием данного конфликта). Но для них эти войны высветилась еще двумя гранями: 1) Великое княжество Литовское боролось с Россией за спорные пограничные территории и земли «всея Руси»; и 2) Речь Посполитая позиционировала себя как защитник «христианского мира» от «варваров с Востока», в роли которых по аналогии с турками изображалась Россия.

Захват Прибалтики Иваном Грозным можно было бы сблизить с Итальянскими войнами, но другие участники конфликта отказали России в праве на раздел Прибалтики: оно признавалось только за Данией, Швецией, Польшей и Литвой. На этапе обороны Великих Лук и Пскова война приобрела для России священный характер противоборства с иноземным супостатом. Причем, как мы уже писали, итоги этой борьбы воспринимались как победа — враг был изгнан. Потеря Ливонии волновала политиков и дипломатов, но в русском народном сознании главным было торжество православия над еретиками-«латинянами» и «аспидом Баторием» под стенами Пскова. Это был небольшой, но вклад в формирование доктрины русского мессианизма, концепции русского богоизбранного народа, которая стала важным элементом русской этнокультурной идентичности, начиная со Средневековья.

Около шоссе Нарва — Таллин стоит каменный крест ХVI века с надписями на русском и немецком языках. Под ним похоронен русский дворянин Розладин, который перешел на сторону шведов, сражался за них и был убит русскими. Этот крест олицетворяет собой этническое и культурное смешение, возникшее в Прибалтике после ухода с исторической арены Немецкого ордена.

Война за Ливонию обычно рассматривается в контексте политической, военной, социально-экономической, локальной истории и т. д. Между тем практически никогда не ставился вопрос, какую роль война сыграла в формировании и развитии этнокультурной идентичности государств и народов — участников конфликта. А ведь в результате войны погибло и было разделено на части единое государство (Ливония), возникла новая держава — Речь Посполитая, началось строительство в Прибалтике Шведской империи. Наконец, большие территории подвергались многолетней оккупации войсками сопредельных держав.

В результате подобных геополитических катаклизмов происходят массовые перемещения населения. В ходе балтийских войн шла эмиграция из гибнущей Ливонии в Германию, возникла колония датчан на острове Эзель, шведы переселялись в Северную Эстонию, а русские дворяне получили земли в Русской Ливонии. Причем часть их них отказались возвращаться после ухода России из Прибалтики и превратились в шведских помещиков. В годы войны практиковались и принудительные перемещения, например высылка в Россию жителей Дерпта после подавления их мятежа в 1571 году. Среди всех участников конфликта были изменники и перебежчики. К концу войны выросло число русских дворян — перебежчиков в Речь Посполитую.

Какие пути развития этнокультурной идентичности мы можем обозначить для стран и народов, вовлеченных в войну? Следует отметить, что у исторической памяти о Ливонской войне, как это ни странно, не было своего субъекта. Главный субъект — Ливония, Ливонский орден и ландсгерры-епископы — сошел с исторической арены слишком стремительно, почти ничего не оставив после себя. Не существует ни одной орденской или епископской хроники, повествующей о последних днях северных крестоносцев. С некоторой натяжкой таковой можно считать «Лифляндскую хронику» Соломона Геннинга (1590), но она посвящена апологии «могильщика» ордена Готтарда Кеттлера. В упомянутой хронике Кеттлер изображен как в первую очередь вассал польского короля и герцог Курляндии, но о его магистерстве вспоминается без особой патетики. К 1590‐м годам рыцарское прошлое уже не очень-то волновало бывших выходцев из ордена, и ливонская идентичность как идентичность немецких крестоносцев была утрачена. Они стали просто прибалтийскими дворянами немецкого происхождения.

Основной массив ливонского нарратива о Ливонской войне происходит из городской среды Риги, Ревеля, частично Дерпта и т. д. Для горожан была важна преданность городу. Недаром современный символ Таллина — флюгер Старый Томас на ратуше — использует образ героя Ливонской войны, защитника Ревеля Томаса. Сегодня в Эстонии издаются красочные детские книжки, в которых рассказывается, как мальчик Томас вроде пионера-героя бил «московитов», совершал ратные подвиги, стал воином и увековечен во флюгере Таллинской ратуши.

Этническая принадлежность для горожан при этом оказывалась не очень важна. Немцы из Ливонии и Германии, шведы принципиально не различались. Было принято разграничивать людей, скорее, по социальному признаку: «горожане» — «аборигены», относя к последним крестьянское население — эстонцев и латышей. Поздних историков очень волновала этническая принадлежность знаменитого ливонского хрониста — Бальтазара Рюссова. В связи с тем что Рюссов служил пастором при церкви Святого Духа в Ревеле, где собирались протестанты — горожане эстонского происхождения, возникло предположение, что и сам Рюссов был онемеченным эстонцем, так сказать, одним их первых эстонских интеллектуалов. В ХХ веке на этот сюжет был написан художественный роман и снят фильм — об адаптации эстонца ХVI века в чужой немецкой среде. Однако, судя по источникам, этническое происхождение Рюссова было совершенно безразлично современникам. Не видно, чтобы оно имело какое-то значение и для самого Рюссова. Он считал себя немецкоговорящим пастором-протестантом, жителем Ревеля.

Массовая ливонская эмиграция в Германию не привела к образованию в ней диаспоры «ливонских немцев» — все они стремительно растворились в империи. Вывезенные в Россию ливонцы также не образовали своей колонии. Они служили в составе армии Ивана Грозного. Известна роль ливонских стрелков в сражении при Молодях 1572 года. Однако к началу ХVII века понятие «ливонец» несло уже чисто историческое содержание. Такой идентичности не было. Ливонский орден растворился в истории, как и некогда почти уничтоженный им народ ливов, давший имя ордену.

Для Польской короны и Великого княжества Литовского захват «Инфлянтов» имел важное символическое значение. Вслед за Пруссией Польша покорила и «Инфлянтов», младшую ветвь Тевтонского ордена. Понимание себя как победителей немецких рыцарей играло важную роль в формировании социальной гордости польского шляхтича. Победы в войнах второй половины XVI века повлияли на складывание польской национальной идеи, в том числе концепции польского народа-триумфатора, создателя державы «от моря и до моря», объединяющей восточнославянские народы. К ней польская мысль будет возвращаться и в XIX, и в XX столетиях.

Страница