Потрясающие приключения Кавалера и Клея - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Шейбон cтр.№ 82

– Судно уже на пути туда, – сказал Сэмми. – Заберет их. Оно с таким конвоем, знаешь, – пять американских эсминцев. Джо говорит, Томаш будет здесь через месяц.

– Через месяц. Здесь. – Мать вручила ему полотенце и тарелку. – Вытирай.

– Ну да, и Джо счастлив. И с Розой вроде бы счастлив. Больше не работает с утра до ночи. Мы теперь столько зарабатываем – я его уговорил-таки отказаться от всех комиксов, кроме трех ^[8]. На замену пришлось нанять пятерых.

– Хорошо, что он остепеняется. А то раньше дикий был. Дрался. Нарочно, чтоб избили.

– Ему здесь, по-моему, нравится, – сказал Сэмми. – Не удивлюсь, если он решит остаться, даже после войны.

– Кейн айин хора, – ответила Этель. – Будем надеяться, он сможет выбирать.

– Обнадежила, спасибо.

– Я эту девочку знаю плохо. Но она, по-моему… – Мать замялась, не желая награждать Розу взаправдашней похвалой. – Мне кажется, у нее разумная голова на плечах. – В прошлом месяце Джо и Роза водили Этель на «А вот и мистер Джордан» – Этель питала слабость к Роберту Монтгомери. – Все могло быть гораздо хуже.

– Ага, – сказал Сэмми. – Роза – она ничего.

Затем с минуту он лишь вытирал тарелки и вилки, которые мать ему вручала, и под ее зорким оком ставил на сушилку. Ни единого звука – только скрип полотенца, звон тарелок и плеск струйки воды в раковине. Бейкон и бабуся в столовой, очевидно, уже не знали, что еще друг другу сказать. Пауза затянулась, – по утверждению Этель, это означало, что где-то родился идиот.

– Я бы тоже, знаешь, не прочь с кем-нибудь познакомиться, – наконец сказал Сэмми. – В смысле, я тут думал. Как раз недавно. С кем-нибудь приятным.

Мать завернула кран и вытащила затычку из стока. От обжигающей воды у нее ярко покраснели руки.

– Я бы тоже была рада, – сказала она. Открыла ящик и достала коробку вощанки. Оторвала кусок, расправила на цинковой столешнице и сняла тарелку с сушилки. – Ну и как он? – спросила она затем, вверх дном положив тарелку на вощанку.

– Кто?

Этель кивнула на столовую:

– Вот он. – Сложила углы вощанки поверх тарелки, разгладила. – Сегодня, на репетиции?

– Ничего, – сказал Сэмми. – Хорош. Да, я думаю, он будет в самый раз.

– Да? – переспросила она и, взяв завернутую тарелку, впервые за вечер взглянула Сэмми в глаза.

В последующие годы он нередко будет вспоминать этот взгляд, но так и не угадает, что она этим взглядом подразумевала.

Назавтра богатый молодой ньюйоркец по имени Леон Дуглас Сакс последовал по стопам своих дедов и был вызван к Торе, дабы стать бар-мицвой. Розе он приходился троюродным братом, и она, хотя в жизни с ним не встречалась, без особых проблем заполучила приглашение на прием в «Пьере» – дамой одного из артистов с афиши, иллюзиониста по имени Потрясающий Кавальери.

В ту субботу Роза очнулась от дневной посткоитальной дремы у себя в спальне под свесами крыши, а Потрясающий Кавальери стоял перед зеркалом, задрапированным шарфом, и с замечательным интересом разглядывал свое нагое отражение. Роза накрыла голову подушкой и застыла – хотела посмотреть, как он смотрит на себя. Ее выдохи отдавали привкусом его дыхания, неопределимым, но отчетливым вкусом его губ, что-то среднее между кленом и дымом. Поначалу она решила, что он охвачен вопиющим самолюбованием, и, поскольку отсутствие тщеславия касательно собственной наружности – кляксы туши на рубашках, мятые пиджаки, потрепанные отвороты брюк – Роза почитала тщеславием особого рода и любила Джо за это, сейчас она забавлялась. Любопытно, замечает ли он, как его длинное худое тело прибавило в весе за последние месяцы? Когда Роза и Джо только начали встречаться, он был так поглощен работой, что редко успевал есть, весьма загадочно жил на кофе и бананах, но с течением времени Роза поглощала его все больше – к ее немалому удовлетворению, – и он стал регулярно наведываться на ужины к ее отцу, где никогда не бывало меньше пяти перемен блюд и трех сортов вина. У Джо больше не торчали ребра, а тощая мальчишеская задница по-мужски отяжелела. Как будто, подумала Роза, он переносит себя из Чехословакии в Америку, из Праги в Нью-Йорк, по чуть-чуть, и каждый день по эту сторону океана его больше. Может, сейчас он на это и смотрит – видит свидетельство того, что он неопровержимо здесь, на этом берегу, в этой спальне, ее Джо. Роза полежала, глядя на его хребет – словно обтянутые перчаткой костяшки, – на крапчатый бледный камень его плеч. Вскоре, однако, она заметила, как он щурит и распахивает голубые глаза, напрягает уголки и выпучивает, снова и снова. Губы его беспрестанно шевелились – то ли сценическая скороговорка, то ли заклинание. Время от времени он помавал руками, пальцами обрисовывал горсть пустоты, гордо указывал на некое невидимое чудо.

В конце концов это стало невыносимо, и Роза сбросила подушку:

– Ты что делаешь?

Он вздрогнул и уронил сигарету из пепельницы на комоде. Поднял, смахнул пепел с ковра, сел на постель:

– Давно смотришь?

– Час, – соврала она.

Он кивнул. Он что, и впрямь простоял вот так час, сверля себя глазами и дивясь на ничто?

– Ты как будто сам себя… не знаю, гипнотизировал.

– Наверное, да. Я, видимо, немножко нервничаю, – сказал он. Вечер за вечером он проводил в обществе начитанных закоренелых болтунов, и его английский значительно улучшился. – Выступать перед твоими родными. Перед твоим отцом.

Розин отец годами не появлялся ни на одном семейном сборище Саксов, но придет сегодня посмотреть выступление Джо. Его приглашали и на утреннюю религиозную церемонию в Бней-Йешурун, но боже упаси. В синагогу, по его подсчетам, нога его не ступала с 1899 года.

– Сейчас он думает, будто я лучший фокусник в Нью-Йорке, – продолжал Джо. – Потому что никогда меня не видел. А после сегодня он, может, решит, что я задрот.

– Ты ему понравишься, – сказала Роза. Трогательно, что мнение ее отца так много для него значит. Роза это интерпретировала как лишнее доказательство того, что Джо принадлежит ей. – Не переживай.

– Мм-хмм, – сказал он. – Ты уже и так думаешь, что я задрот.

– Я – нет, – сказала она, проведя рукой по его бедру и забрав в ладонь пенис, который мигом вновь ею заинтересовался. – Я знаю, что ты волшебный.

Выступление Джо она видела уже дважды. Сказать правду, артистом он был талантливым, но беспечным и вечно замахивался на непосильные задачи. Он возобновил свою карьеру, как и обещал, выступлением на приеме у Хоффмана в отеле «Треви» в минувшем ноябре, и начало вышло сомнительное, потому что – забыв, какое презрение питал его учитель Бернард Корнблюм к подобным «механизмам», и поддавшись своей роковой пожизненной слабости к отважным и красивым жестам – безнадежно запутался в «Императорском драконе», прихотливом фокусе, который приобрел в кредит в «Магической лавке Луиса Тэннена». То был почтенный образчик псевдокитайского вздора времен расцвета Цзин Линфу: шелковый «дракон» в латунной клетке дышал огнем и нес разноцветные яйца – каждое предъявлялось зрителю на предмет обнаружения швов и отверстий, а затем раскалывалось серебряной волшебной палочкой и извергало какой-нибудь предмет, принадлежавший зрителю или зрительнице, которые до той поры и не подозревали, что у них исчезли часы или зажигалка. Но в карманных кражах Джо всегда был слабоват и давно не упражнялся. В вестибюле «Треви» перед выступлением имел место неприятный инцидент с тетушкой виновника торжества Идой, касавшийся ее бисерного ридикюля и поспешно заглаженный Германом Хоффманом, а на сцене Джо опалил себе правую бровь. После этого он спешно переключился на карты и монеты, и здесь ему сослужили добрую службу возобновленные тренировки и природные таланты пальцев. В его руках полудолларовые монеты и карточные королевы чинили всевозможные безобразия; он наделял их разумом и чувствами, преображал в стихии, поднимая бури тузов и призывая никелевые молнии с небес. После выступления молодой Морис Хоффман привел друга, которому через две недели тоже предстояла бар-мицва, – тот намеревался принудить родителей нанять Джо. Последовали новые ангажементы; ни с того ни с сего Джо стал модным артистом среди богатых еврейских подростков Верхнего Уэст-Сайда – многие из них, разумеется, преданно читали комиксы «Империи». Их, кажется, не смущало, что время от времени Джо ронял туза из-под ремешка часов или неверно прочитывал мысли. Они его обожали, и он принимал их обожание. Собственно говоря, он и сам активно добивался общества тринадцатилетних пацанов – не столько чтобы потешить самолюбие, считала Роза, сколько из чудовищной тоски по брату. И вдобавок общество этих пацанов – почтительных, сардонических, готовых восторгаться и упрямо докапываться до сути каждого фокуса – словно обещало Томашу по прибытии много хорошего: друзей с буйным интеллектом, невинных и притом бескомпромиссных, невзрачных и красивых, но непременно прекрасно одетых, чьи лица не осеняет никакая тень – разве что прыщи или зачаточная борода. Жизнь этих мальчишек не была пропитана страхом вторжения, оккупации, жестоких и деспотических законов. При поддержке Розы Джо – поначалу неуверенно, а затем с великим рвением – начал воображать, как его брат преобразится в американского подростка.