Потрясающие приключения Кавалера и Клея - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Шейбон cтр.№ 140

Роза понимала, каково Сэмми вернуться к комиксам и занять пост редактора «Голд стар». То был единственный момент в ходе их долгого и занятного брака, когда Сэмми готов был последовать по стопам кузена в мир беглецов. Он матерился, орал, говорил Розе чудовищные вещи. Винил ее в своей нищете, и в унижении, и в том, что не видать конца «Американскому крушению иллюзий». Если б не надо было содержать жену и ребенка, даже не своего ребенка… Дошло до того, что он собрал чемодан и вымелся из дома. А назавтра под вечер возвратился главным редактором «Голд стар пабликейшнз». Он дозволил миру замотать его, Сэмми, в последние цепи, раз и навсегда забрался в таинственный иллюзионистский кабинет жизни обыкновенного человека. Он остался. Годы спустя Роза в комоде нашла билет примерно того кошмарного периода – место в купе второго класса на «Бродвейский пассажирский» – еще один поезд до побережья, в который Сэмми так и не сел.

В ту ночь, предложив Розе шанс нарисовать «комикс для девчонок», Сэмми словно вручил золотой ключ ей – ключ-вездеход от ее души, выход из тоскливого бытия домохозяйки и матери, сначала в Мидвуде, а теперь в Блумтауне, самопровозглашенной Столице Американской Мечты. Розина негасимая благодарность к Сэмми питала их совместную жизнь – благодарность Роза призывала на помощь, сжимала ее, как Том Мэйфлауэр сжимал свой талисман, всякий раз, когда всё начинало скользить под откос. Говоря по правде, едва Роза стала работать на Сэмми, их браку полегчало. Уже не казалось, будто весь их брак (в неточном переводе) вхолостую. Отныне Роза и Сэмми коллеги, товарищи, партнеры на неравных, но четко прописанных условиях – и легче не разглядывать слишком пристально запертое хранилище в сердцевине всего.

Непосредственным же плодом стали «Рабочие лошадки» – «шокирующие, но правдивые истории из горячечной жизни деловых девушек». Они дебютировали на последних страницах «Кутеж-комиксов» – в то время самого малопродаваемого издания «Голд стар». После трех месяцев неуклонно растущих продаж Сэмми передвинул их в начало выпуска и разрешил Розе подписываться ее самым известным псевдонимом ^[17]. Спустя еще несколько месяцев «Рабочие лошадки» получили отдельное издание, а вскоре «Голд стар» с тремя журналами «Романтики Розы Саксон» вышло в плюс впервые с пьянящих времен начала войны. Сэмми ушел из «Голд стар» редакторствовать в «Олимпик пабликейшнз», а теперь и в «Фараон», а Роза, ведя неустанную и (в основном) финансово успешную кампанию за правдивое изображение души этого мифического создания, Американской Девицы, которая у автора вызывала презрение и зависть в равных долях, заполняла страницы «Сердечной боли», «Любви до безумия», «Больна любовью», «Моей любимой», а теперь вот и «Поцелуя» со всей энергией и досадой дюжины лет безлюбия и томления.

Когда Сэмми дал отбой, Роза постояла, держа трубку, тщась постичь услышанное. Каким-то образом – тут она несколько блуждала – их сын-прогульщик умудрился отыскать своего отца. Живого Джо Кавалера везут назад из секретного убежища в Эмпайр-стейт-билдинг («Прямо как Док Сэвидж», по словам Сэмми). И он будет ночевать в Розином доме.

Из встроенной кладовки в коридоре она достала чистое постельное белье и отнесла на диван, где через несколько часов Джо Кавалер уложит свое ничуть не забытое невообразимое тело. Там, где коридор переходил в гостиную, Роза миновала звездчатую атомную завитушку с зеркалом вместо ядра и увидела свою прическу. Развернулась, направилась в спальню, которую делила с Сэмми, отложила благоуханную груду простыней и повыдергивала всякий мусор – канцелярские принадлежности и скобяные товары, – которым дома закрепляла волосы, чтоб не лезли в лицо. Села на постель, встала, подошла к кладовке и постояла там – зрелище гардероба наполняло ее сомнениями и смутным весельем, в котором она неким волшебным образом распознала веселье Джо. Роза давным-давно не различала разумного послания в своих платьях, и юбках, и блузках: они были фразами белого шума из вискозы и хлопка, которые она каждый день механически произносила. А теперь все они до последней юбки показались ей отвратительно благоразумными и тупыми. Она сняла фуфайку и закатанные штаны. Закурила сигарету, в трусах и лифчике пошла в кухню, и ежевичные заросли распущенных волос подпрыгивали на голове, точно птичий плюмаж.

В кухне она достала кастрюлю, расплавила полчашки масла и добавила муки, чтоб загустело. Туда же подлила молока – по чуть-чуть, – сыпанула соли, перца и лукового порошка. Сняла будущий соус с плиты и запалила огонь под кастрюлей для пасты. Потом сходила в гостиную и поставила пластинку на проигрыватель. Что за пластинка, Роза не имела понятия. Пока звучала музыка, Роза не слушала, а когда музыка закончилась, Роза не заметила. Удивилась, не найдя постельного белья на диване. Волосы лезли в лицо. Когда в соус порхнули хлопья пепла, дошло до Розы теперь, она их прямо туда и замешала, как сушеную петрушку. А вот настоящую петрушку забыла. И почему-то разгуливает в одном бюстгальтере.

– Так, ладно, – сказала она себе. – Подумаешь. И дальше что? – Собственный голос успокоил ее, мысли сфокусировались. – Он в субурбии ни в зуб ногой. – Она раздавила сигарету в пепельнице; пепельница была в форме удивленно поднятой брови. – Одевайся.

Она вернулась в спальню и надела голубое платье – до колен, белый пояс, воротничок с ткаными пимпочками. На этом этапе внутри загомонили противоречивые и коварные голоса, уверявшие, что Роза в этом платье толстая, широкозадая, солидная и вообще пускай наденет штаны. Все это она пропустила мимо ушей. Причесывалась, пока волосы не встали дыбом, торча на голове во все стороны, как у одуванчика, а потом зачесала их назад, подогнула на шее и застегнула серебряной заколкой. На вопросе о макияже Розой снова овладели ошалелые колебания, но она быстренько ограничилась одной помадой, двумя сливовыми мазками, необязательно аккуратными, и пошла в гостиную стелить постель. В кухне уже закипела кастрюля, и Роза вытряхнула в воду гремящую коробку макарон. Затем принялась над миской кромсать кусок сыра, желтого, как школьный автобус. Макароны с сыром. Это блюдо – как самое ядро ее стыда за собственную жизнь, но Томми его обожал, а Розе хотелось вознаградить сына за свершенный подвиг. И вряд ли Джо – он что, правда с сороковых годов безвылазно торчал в Эмпайр-стейт-билдинг? – прочтет социально-экономический подтекст в буро-золотом квадрате, что побулькивает в белой форме для выпечки «Корнинг» с тремя синими цветочками на боку.

Сунув запеканку в духовку, Роза вернулась в спальню надеть чулки и синие туфли с белыми пряжками, обтянутыми такой же блестящей тканью, как на пояске платья.

Они приедут через два часа. Роза вернулась к столу и села поработать. Другого разумного занятия в голову не пришло. Печаль, досада, сомнение, страх и прочие турбулентные эмоции, что мешали ей спать, есть, а в крайних случаях – связно говорить или вылезать из постели, почти совсем испарялись, едва она бралась рассказывать историю. За эти годы она рассказала меньше историй, чем Сэмми, – она-то работала только в романтическом жанре, – зато у нее выходило, пожалуй, ярче. У Розы (которая с самого начала – уникальный случай среди немногочисленных женщин, работавших тогда в комиксах, – не только рисовала, но, спасибо потворству мужа-редактора, и писала почти все свои тексты) история красавицы Нэнси Ламберт – обычной американской девушки с крохотного островка у побережья штата Мэн, которая по глупости безоглядно доверилась ненадежным рукам красавца и умницы Лоуэлла Бёрнза, светского льва и ядерного физика, – поглощала не только все внимание и мастерство, но и все чувства с воспоминаниями. В ее голове думались мысли Нэнси. У нее белели костяшки, когда Нэнси узнавала, что Лоуэлл снова ей солгал. И мало-помалу, населяя и развивая, выстраивая этот мир из рядов и колонок на листах бристольского картона одиннадцать на пятнадцать, Роза присваивала прошлое Нэнси. Бархатные языки ручных мэнских оленей когда-то лизали ее собственные детские ладошки. Дым горящих груд осенних листьев, светлячки, что выписывают алфавиты в летнем ночном небе, сладостные струи соленого пара, что вырываются из пекущихся моллюсков, треск зимнего льда на ветвях – все это почти невыносимой ностальгией терзало Розино сердце, когда она представляла себе, как жуткое красное цветенье Бомбы, ее Другой Женщины, может уничтожить все, что она знала, от доброй мисс Прэтт из старой школы на острове до зрелища старой отцовской плоскодонки среди омароловов, что возвращаются вечером с дневным уловом. В такие минуты Роза не изобретала сюжетов и не сочиняла персонажей – она их вспоминала. Работы ее, хотя и обойденные вниманием большинства коллекционеров, за исключением считаных единиц, несли на себе отпечаток веры творца в свое творение, прекрасного безумия, которое в любом жанре искусства встречается редко, а в комиксах, с их навязываемыми рабочими альянсами и неустанными поисками наименьшего общего знаменателя, практически неслыханно.