Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть четвертая - читать онлайн книгу. Автор: Вера Камша cтр.№ 59

– Вот и носи, – постановил Валме, любуясь праздником. – Тебе не кажется, что алаты напоминают кагетов?

– Даже не знаю… И те, и другие с саблями, но рубятся по-разному. Помнится, при мне Балинт… брат Гашпара, и Бурраз спор затеяли, как и чем лучше рубить. Хорошо, что меня не спросили, я бы растерялся, по крайней мере теперь.

– Тебе бы только о смертоубийстве, – со всей возможной кротостью упрекнул наследник Валмонов. – А я об общем стиле. Алаты сдержанней, видимо, это последствия неудачного брака с Агарией, и, к счастью для окружающих, не малюют на стенках птиц, но в остальном…

– Когда я жил в Сакаци, мне некоторые слова напоминали кагетские, хотя значения совсем другие. Слушай, кто это с Рокэ? Родственник?

– Сложный вопрос. Вообще-то это наследник Фельсенбургов, но вчера ему пришлось стать Рокэ сыном, вернее – наоборот. Это Рокэ пришлось стать его отцом и выиграть сражение в качестве дриксенского герцога. Бруно по этому поводу очень переживает.

– Ты серьезно?

– Клянусь великим Бакрой. Хочешь, сам спроси.

– Но они точно не родня?

– Кто их знает, в этом мире все так запутано. – Марсель ухватил озадаченного Эпинэ под руку и потащил к предмету его интереса. – Руперт, это герцог Эпинэ, Проэмперадор Олларии и маршал. Когда-то у него была очаровательная ручная крыса, но ушла.

– Почему? – не сплоховал Фельсенбург. – Герцог завел кошку?

– Увы, нет. Робер, я, конечно, бывший посол, но вы вполне способны друг друга понять и без сторонней помощи. Руперт, Эпинэ много знает про алатов. Робер, Фельсенбурга любят кошки. Радуйтесь.

Покидать Иноходца было не слишком красиво, к тому же беседа Эпинэ с Фельсенбургом обещала стать очаровательной, но, бросаясь вдогонку за Вороном, Марсель допустил непростительную глупость. Препоручив полудохлого Герарда с на удивление бодрой сестрицей штабным, виконт отыскал успевшую не просто отдохнуть, но и застояться кобылу и на радостях отказался от трапезы, полагая наверстать вместе с Алвой. Увы, отужинавший с генералами Ворон не ел, а пил. Марсель, ясное дело, не отставал, и после заездов к «спрутам» и «вороным» оказался в опасной близости от того, чтоб чуть ли не впервые в жизни напиться в хлам. Нет, его бы поняли и не бросили, но виконт предпочитал укладывать других, полагая неспособность самостоятельно стянуть сапоги дурным тоном.

Отступать было некуда, оставалось выпросить у хозяев что-нибудь вроде сала и спешно набить желудок, при этом идти к котлу было нельзя. Опыт, обретенный во время совместного с Алвой рывка через Черную Алати, подсказывал, что гостей от еды отделяет не меньше пары немалых стопок, и не чего-нибудь, а тюрегвизе. Остаться после этого на ногах в своем нынешнем состоянии виконт не рассчитывал, а посему, собрав волю в кулак, двинулся прочь от главного костра.

Ароматы от мешанки шли такие, что не думать о ней и не вожделеть могла бы разве что жертва чудовищного насморка, но виконт целеустремленно рвался к границе лагеря, уповая на то, что караульные у алатов не напиваются даже в праздники. Решение оказалось верным: скучавшие у гостевой коновязи витязи с ходу узнали спутника Алвы и выказали полную готовность помочь. Лгать Валме не стал – правда при должном применении всегда приносит ощутимую пользу, принесла и теперь. Вошедшие в положение хозяева не только снабдили изголодавшегося гостя наперченным салом, лепешками и чесноком, но и притащили какой-то травяной отвар, немало способствующий просветлению. На вкус он отдавал то ли шерстью, то ли веником, но, кажется, действовал.

Для верности Марсель решил слегка выждать и уселся на подвернувшиеся вьюки. Трещал ближний костер, звенели удилами кони, за их спинами пробовала голос чужая на севере скрипка, чьи всхлипы с трудом пробивались сквозь людской гомон, а сверху кипением жизни любовалась огромная луна. Все вместе не могло не породить стихов, но офицер при особе решительно удушил в себе поэта, копя силы для броска в разудалую военную радость.

– Гици! – заорал от изображавшего ворота столбика один из спасителей. – Гици Марсель, тут для вас забота…

– Мчусь и стремлюсь, – откликнулся Валме, дотаптывая стихотворный порыв. – Я весь внимание.

– Ваших тут ищут! Гляньте, знаете кого?

Одноглазого адъютанта Марсель опознал тут же, хоть и видел его всего раз, а девицу Арамона и не надо было узнавать.

– Добрый вечер. – Будучи снята с лошади, прелестница первым делом сделала книксен. – Я знаю, что поступаю неприлично, но я должна объяснить господину Фельсенбургу прежде, чем он вернется к «гусям», что обо мне не надо беспокоиться. Понимаете, я прочла письмо и испугалась, что никто не догадается сказать господину Фельсенбургу про Герарда, и это надолго испортит ему… господину Фельсенбургу настроение; так всегда бывает, если человек ответственный и с совестью.

Это пели скрипки – не верить собственным ушам Руппи не мог, – и это пело нечто иное, рожденное из огня и ветра, жизни и смерти, окровавленной стали и луговых цветов. В опере, куда Руперту до отправки на флот приходилось сопровождать маму, виолины то манерничали, то наставляли, то ныли, вызывая тоскливое раздражение. Алатские скрипки сводили с ума, хотя, возможно, дело было в жутком пойле, от которого горели горло и душа. Фельсенбург глотал огонь, смотрел в огонь и сквозь огонь, а там расцветали рыжие гвоздики, вздувались паруса, трясли гривами злющие кони. Было странно, потому что тянуло сразу плясать и спать, но Руппи не делал ни того ни другого, просто слушал непонятный язык, наблюдая, как Алва гладит собаку пропавшего Валме, герцог Эпинэ меняется поясами с чернобровым и при этом седым алатом, а вскочившие витязи бьют в ладоши и что-то кричат.

– Теперь они почти братья, – объяснил Ворон, в его глазах плясали те же синие искры, что у Вальдеса и у нее. – Убьют медведя, станут совсем братьями. Я останусь здесь до утра, но, если хочешь, тебя проводят в ставку или к Придду. Не думаю, что он задержится у бергеров.

– Я останусь… Я никуда не хочу и не знаю, смогу ли встать.

– Сможешь, но через полчаса это у тебя выйдет лучше. Коломан, радуйся! Дело у меня к твоей сабле!

– А кончар как же? – чернобровый был уже тут как тут, разумеется, с чаркой. – Как бы грусть его не взяла!

– То ему решать, – Алва осушил чарку и перешел на алатский.

Скрипки вновь подожгли ночь и душу, из костра вырвался сноп искр, взлетел к ставшей сердцем луне. Сердце было серебряным, и при этом билось. Когда человеческое сердце заходится в таком ритме, его хозяину долго не жить, но лунное сердце может и не такое, были бы песня и звезды…

– Руперт, вас ищет дама.

Дама? Вот только их здесь и не хватает! Дамы – это расшаркивания, улыбки, глупые разговоры ни о чем, мамины слезы и подозрения… И зачем они, когда вокруг война?

…ваше письмо.

– Фельсенбург, очнитесь.

– Да-да… Что случилось?