– И ты, монах-убийца, осмеливаешься обвинять нас в ереси? – Робер оглянулся, но все пути к отступлению были надежно перекрыты. Меч нормандец неосторожно оставил на лавке.
– Сие истребление существ заблудших есть только благо, – равнодушно улыбнулся Доминик, – я буду молить Господа за них! Отдай чашу мне, и она послужит Его Святейшеству Иннокентию и его делу во всем мире! Еретики будут сокрушены, враги Христа сгорят в чистом пламени! Наступит Царство Божие на земле! Отдай, если ты любишь Бога!
– Вы, лживые братья, любите не Его, – Робер вынул Чашу из мешочка, и та засияла злым багровым светом, который струился меж пальцев, точно туман. – Хотя и прикрываетесь Его именем! Вы любите власть! Вам нужна не любовь Господа, а возможность сокрушать всех, кто не согласен лизать вам ноги! Откуда вы узнали про чашу? Через шпионов?
– Зря ты так говоришь, сын мой, – монахи отшатнулись, Доминик был единственным, кто устоял перед недобрым сверканием Чаши. – Но я понимаю тебя – грусть и злоба сильны в твоем сердце! И истинно верующему не нужны шпионы! Господь даровал мне духовное зрение, и с его помощью я узнал, что Орден Храма прячет великое сокровище, точно скупец, скрывающий хлеб в ожидании голодного года! Но я не мог знать, где находится Чаша! Встретив вас осенью в Лангедоке, я прочел все в ваших сердцах! Оставалось только дождаться веления Божьего! И оно привело меня сюда! Отдай чашу, сын мой, не отягчай душу сопротивлением Святой Церкви!
– Нет, – ответил Робер твердо. – Она принадлежит Господу, а не его слугам, и даже не Апостолику! Если она ему нужна, то пусть просит у магистра! Мой приказ – доставить чашу в Иерусалим, и я выполню его!
– Увы, нет, неразумный сын, – Доминик осуждающе покачал головой. – Мы не допустим этого!
По цепи монахов прошло шевеление. В руках их появились короткие, окованные железом дубинки. Будь Робер вооружен, они не смутили бы его, но короткого кинжала, только и оставшегося на поясе, было явно недостаточно для схватки.
Оставалось одно оружие. Применять его Робер не хотел, но иного выхода, похоже, не было.
– Не вынуждайте меня, во имя Господа! – сказал он, поднимая Чашу повыше. Про себя шептал слова молитвы, которую обнаружил в голове после обряда, не так давно проведенного в часовне Лондонского Дома. Из сосуда в его руке начали вырываться языки алого пламени. – Еще шаг, и я сожгу вас всех!
Монахи отшатнулись, но молчание не нарушил ни один. Можно было подумать, что они немые. Про хозяина постоялого двора и его слуг, которые давно удрали из здания, все давно забыли.
– Ты не посмеешь! – сказал Доминик, и его смуглая кожа чуть посерела.
– Вы не оставляете мне выбора! – ответил Робер. – Если хоть один из вас ослушается моего приказа, я просто плесну в него пламенем! Грех этот потом долго будет терзать мою душу, но сейчас я это сделаю, клянусь Престолом Господа!
– Хорошо, – должно быть, вид Робер имел достаточно решительный. Доминик отступил на шаг. – Что ты хочешь?
– Все на пол!
Повинуясь приказам молодого рыцаря, монахи улеглись кучей под один из столов. Робер подобрал свой меч и поспешно привесил на пояс, туда же пристегнул кошель, снятый с пояса брата Фулька.
– Если, пока я седлаю лошадь, увижу в окнах какое-то движение, то сожгу здание вместе с вами! – сказал он, и, пятясь, выбрался во двор.
Глава 18
Тамплиер может предоставить в качестве выкупа только свой пояс и боевой кинжал.
Одон де Сент-Аман, магистр Ордена, 1180
3 февраля 1208 г.
Овернь, окрестности города Виши
Конь под Робером споткнулся и едва не упал. Рыцарь, сам чуть не выпадающий из седла от усталости, поспешно спрыгнул на землю. Ноги подогнулись, и распрямить их стоило некоторых усилий.
День и две ночи он, останавливаясь только чтобы дать отдых лошадям и избегая людных дорог, пробирался на юг. Далеко на севере осталось Бурбоннэ, постоялый двор "Бычья голова". Вокруг были поросшие лесом холмы, а впереди высились горы Оверни, невысокие, но дикие и обрывистые.
Где-то здесь, в десятке лье к востоку, расположился замок Лапалисс, центр фьефа, которым владеют родичи брата Анри. Но, учитывая не самые добрые отношения в семье, искать там помощи было бы неразумно.
Двигаясь медленно, точно под воздействием дурмана, Робер расседлал лошадей – основную и заводную (счастье еще, что догадался захватить тогда двоих!), привязал их к дереву. Животные стояли, судорожно поводя боками – бешеная скачка измотала их даже больше, чем человека.
Из последних сил натаскал веток, постелил поверх них попону. Спать посреди леса было рискованно, но иного выбора не оставалось. Обессиленному легко прозевать опасность, а появиться в каком-либо селении в белом плаще тамплиера значило дать пищу для пересудов, которые наверняка дойдут до людей короля, иоаннитов или папы…
Прежде чем рухнуть в сон, успел еще пробормотать молитву.
Он не знал, сколько проспал, но пробуждение оказалось страшным. Робер ощутил себя окруженным огнем, все тело жгло, точно он попал в костер, перед глазами плясали алые и оранжевые языки пламени.
"Слушай!" – голос этот молодой рыцарь услышал не ушами. Он дрожью отдался внутри тела.
Робер поспешно вскочил, перекрестился. Пламя опало, точно ушло в землю, но осталась Чаша. Неведомо как покинувшая пределы мешочка, она висела в воздухе на высоте человеческого роста, пылая настоящим золотом. Смотреть на нее было больно, из сияния доносился тонкий мелодичный звон.
"Слушай меня!" – вновь проговорил голос, и Робер понял, что исходит он из Чаши. Слова молитвы застряли у него в горле, рука, поднятая для крестного знамения, опустилась…
Так вот кто обращался к нему в лесу около Манта!
– Т-ты разговариваешь? – промямлил он. – Как такое возможно, во имя Господа и Матери Божией?
Голос не ответил, но перед глазами Робера точно лопнул огненный бутон. И в его сердцевине он увидел сменяющие друг друга картины. Двигались в потоках света исполинские фигуры, в которых чувствовалась мощь, способная сотрясти небеса, падал молот, годный, чтобы сокрушать города. Большую часть того, что пыталась показать ему Чаша, нормандец не понял. Уразумел лишь, что она некогда была создана как существо, наделенное разумом…
Кем – он боялся даже подумать.
– Почему ты говоришь со мной? – спросил он, от страха еле шевеля губами. Впервые понял Робер, что носит при себе не просто орудие, пусть опасное и могучее, а нечто страшное, непостижимое человеческим рассудком…
Ответ оказался таким же, как и в первый раз. Пламенные лепестки разошлись, открывая дорогу видению. В этот раз перед Робером прошла вереница людей, которые на протяжении долгих веков, проведенных Чашей в тварном мире (как она попала сюда, оставалось сокрытым), считали себя ее владельцами или хранителями…