– Я умею управлять золотом во всех его видах. Артель хочет управлять мною, но это непросто. Локки… ради его спасения я бы пошел на любую сделку. – Йен сморгнул слезы и разозлился на себя, прикусил губу. – Я до такого умею додуматься, что делаюсь себе противен. Вот самое жуткое, что я заподозрил: князь не убивал Локки. Из столицы не было такого приказа. Его пытали, да. Хотели узнать, где вы и тем более я. Локки предвидел это. Он сдался… и выиграл для нас время. Много, мы успели найти предателей в гнезде, переправить малышню в безопасное место, предупредить тех, кто помогал нам. Локки с самого начала так и хотел… Он не ждал, что мы спасем его.
– Ты…
– Если ударишь, мне станет легче, – тихо попросил Йен. Сморщился, как от горького и хрипло выдохнул: – Но я не замолчу и скажу прямо, что думаю. Он терпел, пока время было нам в пользу. А сегодня понял, что больше нельзя терпеть. Это… вредно для нас. Локки принял решение. Умер.
Ворон все же ударил – резко, и не ладонью, а кулаком. Йен ослеп, стало очень больно и страшно, запахло кровью… но душа не ощутила и малого облечения. И слезы не пришли. Как будто глаза совсем сухие, и едва ворочаются в опухших глазницах.
– Я не знаю, как еще остановить тебя, – упрямо выговорил Йен, стирая кровь с подбородка. – Я бы хотел молчать о том, что понял. Но не могу. Локки решил за тебя и за меня, за всех. Он совсем не подумал о себе. Он, если по честному, не подумал и о нас, ведь у нас есть право на выбор! А теперь мы должны выжить, чтобы он… хотя бы не зря. Мы должны вернуться сюда сильными и задавить всю мерзость, полностью: князя, артель и тех, кто уже готовит сундуки для золота войны. Это займет много времени и будет куда труднее, чем убить князя. Если тебе не годится такой путь, я пойду один. Но подумай еще раз! Живой Снегирь и мертвые людоеды. Если начнется резня, а за ней война… будет наоборот.
– И ты предлагаешь тихо уйти? – Лисенок вдруг зашипел, в его глазах замерцало звериное бешенство. Он рассмеялся, задыхаясь. – Ты… тебя надо было прикончить! Давно. Сразу.
– Надо было, – согласился Йен. – Только поздно.
– Как плохо. Без Кабана никто мне не врежет, – безжизненным голосом сообщил Ворон. Опять обнял Лисенка, надолго притих и затем сказал иным тоном, спокойно и грустно. – Я подумал о Кабане и его гнезде. Они живут здесь, вросли. Этого не изменить. Значит, Йен прав. Ужасно.
– Мы можем убить палача, – подумав, предложил Йен. – Из-за мелкой дряни война не начнется. Но князь устрашится и будет ждать покушения каждый день.
– Первые умные слова за день, – криво усмехнулся Ворон.
– Я думаю, Локки… тело в пустых подвалах над винным погребом. Туда никого не пускают, и теперь стало особенно строго, – Лисенок встрепенулся, сморщил нос и сощурился, глядя на Йена. – Сжечь погреба можно, да? Правда, с ними заодно ползамка погорит.
– Никто не насадит его голову на кол и не выставит на площади, – Йен улыбнулся.
Лисенок вывернулся из-под руки Ворона, вскочил и засуетился, осматриваясь.
– До утра подожгу, успею, – бормотал он. – Уходите, пора. Я догоню.
Он вдруг замер, глядя на Йена.
– Обойдется, – пообещал тот, пробуя угадать новый страх рыжего. – Самый влиятельный человек храма в княжестве – светлейший отец Тильман. Он происходит из сильного княжеского рода, знатностью равен владетелю земель. У него под рукой войско храма, он умело толкует божью волю. Когда он был юношей, похоронил младшего брата и ушел в храм. Этот брат ему был… как мне – Локки. У Кабана теперь имя, как у того покойного брата. Я сам подбирал ему одежду для первой встречи с отцом Тильманом, сам выучил его каждому слову, и даже выговор поправил. Нет, Кабана не тронут.
Пока Йен отрицательно качал головой, Лисёнок сгинул… его умение пропадать и появляться казалось волшебным. Йен смущенно пожал плечами, глянул на Ворона.
– Уходим, – окончательно решил тот. Добыл из кошеля медную денежку, долго рассматривал. – Придется мне научиться городской охоте, где эти вот штуки и приманка, и капкан, и добыча. Я совсем их не понимаю и потому отрицаю. Но я буду стараться. Чтобы убить князя по-твоему, надо освоить. И мне, – Ворон остро глянул на детей гнезда, – и вам. Потому что мы вернемся и полностью решим дело. Даю слово.
Ворон не спеша добыл из ножен кинжал, разрезал ладонь и протянул вперед. Йен не знал, что полагается делать в ответ, дернулся было к кинжалу, но Ворон поймал его руку и просто сжал своей, окровавленной.
– Мы вернемся.
– Мы вернемся, – эхом отозвался Йен.
Глава 5. «Черная лилия»
Говорят, романтики и художники обязаны любить осень. Апчхи на такие обязанности! Что хорошего в лихорадочно-пестром ознобе увядания? Не знаю. Может, такое заметно Яркуту, живущему посреди полуденного пекла? Может, Юла тихо обожает осень из-за плеча своего мужчины… А способ Паоло найти счастье вообще хорош в любой сезон: надо лишь крепко держать Васю за руку и улыбаться Дымке…
Сейчас для всех, кого упомянула, осень прекрасна и добра. Для моей садовой головы, наверное, тоже. Я сделала прическу и примерила наряд, добытый Яковом. Явилась в класс – и меня встретили хоровым гудением. В былые времена я бы провалилась на месте от смущения, а сейчас… не убежала и даже не покраснела. Так – моргнула разок и чуть-чуть отвлеклась от урока. Пусть гудят. Я сама не прочь погудеть: Яков сделал мне личный подарок. Платье – необыкновенное! Новомодное, просторное и без корсета. Все, как мне нравится, и туфельки в довесок, и такой милый цвет… вот только наводит на мысли. Меня запихнули в вечнозеленый бесформенный мешок? По мнению Якова, я достойна лишь маскировки в хвойных зарослях?