Цветок цикория. Книга 1. Облачный бык - читать онлайн книгу. Автор: Оксана Демченко cтр.№ 16

– Надо прополоть рассаду в ледниках. Та, что подешевле, идет по рублю за корень, если кто-то решит придраться. В общем, не путай её с сорняками ради шутки.

Яков тягостно вздохнул. Я выдержала паузу, но баек-присказок не дождалась. Или он выдохся, или решил не тратить силы, забалтывая меня.

Работал Яков гораздо лучше, чем я опасалась, принимая его без проверки. Почти сразу начал отличать сорняки от ростков. Ловко ворошил хвою, вывернув из мешков для просушки. Не спорил и не путал указания: велено красить опилки в розовый цвет – значит, в розовый. Сказано усердно просеивать по размеру, а после выбрасывать все и без пояснения причин – значит, так тому и быть. И он правда не мерз, подолгу оставаясь в леднике. Я уверилась в этом на третий день общей работы: Яков не кашлял, руки постоянно были теплые. Не то что у меня…

К концу недели на делянках, в подвалах и ледниках работало семь помощников, их удалось отобрать, проверив в деле четыре десятка желающих наняться. Не знаю почему, но я всех новеньких мысленно делила на «яковов» и «янов»: на городских пройдох – и простоватых селян. Соответственно распределяла работу и одних ругала, а других хвалила.

Затененных дней больше не приключалось. Солнце жарило во всю, но не могло нам помешать: подготовка к торжественному чаепитию в «Первоцвете» двигалась без сбоев. Все бы хорошо, всё и у всех… Но, увы, не у меня: ночь за ночью я мерзла в утомительных, темных снах. И ведь никому не пожалуешься! Особенно помня совет выползка. Он прав! В лучшем случае выслушают и молча плечами пожмут: странная эта Юна. А в худшем… вот чую, не надо доводить до худшего!

Утром седьмого от грозы дня Яков снова явился будить и кормить меня. Это было странно: зачем тратить на пустяки единственный выходной? В Луговой мало кто помнит о днях отдыха. Хозяевам имений и их гостям такое ничуть не важно, а работники трудятся посменно и неустанно весь сезон. Для моих садовых наемников – всех, кроме дежурного – выходной выделяется, я обговорила это, нанимаясь к Дюбо.

С вечера я решила, что Яков в первый же день отдыха умчится «шабашить». Едва словцо пришло на ум, к нему добавилось тупое раздражение на ловкость Якова и на мою дурную безропотность: никого заранее не назначила, придется самой лезть в ледник…

И вот оно – утро. Я кругом неправа, зато выспалась и бездельничаю. Яков, судя по тому, как он многозначительно звенит совком о грабельки, без указаний с моей стороны слазал в ледники и всё там прополол. Таков нынешний гостинец с намеком. Ох, чего-то весомого ему надо взамен, раз ноет «барышня-а» противнее охрипшего кота…

Фыркая от любопытства, я вмиг оделась, умылась и толкнула створки единственного в комнатке оконца. Выглянула и сразу рассмотрела: Яков приволок марлю творога, пять крохотных ватрушек, кольцо колбасы и пузатый чайник. Все богатство сгрудил на столе-времянке из досок, уложенных на пеньки. И стол, и сам Яков рядом, рукой подать – в шаге от оконца.

Руку мне Яков подал сам и охотно, разместив на ладони вкусняшку.

– Ну, подкупай доходчивее, пока не понимаю, – предложила я, дожевав ватрушку и жестом требуя вторую.

– Юна, ты болеешь? За семь дней с лица спала и иногда… качаешься, – без усмешки спросил Яков. Поставил на подоконник чашку с чаем, блюдце с пластами творога. Сел на завалинку, откинулся на стену. Прикрыл глаза, делая вид, что загорает под ранними косыми лучами. – Как вообще можно мерзнуть в такую жару?

– Я думала, никто не замечает, – огорчилась я, плотнее кутаясь в кофту.

– Никто. Я пустил слух, что ты простыла в грозу.

– Спасибо. Тогда нет смысла отрицать… мерзну. Мне снится зима, – призналась я и сразу пожалела об этом. Не хочу объяснять прочее. Его многовато – прочего!

– Ага, попалась-проболталась! Дальше давай. У меня три ватрушки в запасе.

– Есть люди, которые живут сегодняшним днем. Им не страшно из-за последствий, любых. Они напиваются без мысли о похмелье, заводят знакомства без оглядки на приличия, жрут в три горла и не думают о жирном брюхе.

– Это ж я, – Яков расплылся в улыбке.

– А есть те, которые живут завтрашним… или вчерашним. Они так заняты последствиями, что ничего не могут начать. Это я. Я не боюсь, тут другое: думаю больше, чем следует. Может, меня стукнуть по голове? Я ужасно от себя устала, Яков.

– При чем тут зима? – он вернул разговор к изначальной теме, словно я не пыталась отгородиться от неё частоколом слов. Поднял руки, намекая на перемирие. —Язык откушу, а не выдам тайну посторонним. Юна, я серьезно… почти.

– Будем считать, что совсем серьезно. Не болтай об этом. Мне снова и снова снится чужая зима, и кто-то умирает в той зиме. Боюсь даже шепотом сказать, почему и как. Я постепенно замерзаю… и узнаю ответ. Не хочу, а он вроде бы рисуется инеем по стеклу сна. Ночь за ночью.

– До чего же ты манерная барышня, – Яков повернул голову, подмигнул мне и снова прижмурился. – Тебе бы воз денег, страдала б возвышенно. Нет, стало б еще хуже. А так… мозолей набьешь, через них маета и схлынет. Айда пиёну укоренять, ась? – предложил Яков и быстро добавил: – Драчливое тесто в отъезде. Я подрядился настроить пианино. Бесплатно. Вдруг от звука отогреешься, ась?

– Яков, и чего ты тратишь на меня силы?

– Да так, – он дернул плечом. – Изучаю. Обычно я сразу схватываю в людях главную нитку. Про себя зову таких, в одну нитку, «люди на бантике». Дерни – и они распускаются… то есть делают то, чего я жду. А ты сплошной клубок мороки. Все с подвывертом. Аж злость берет! Я бы тихо злился, но не получается. Есть один очень дорогой мне человек. Я поймал сходство его слов с твоими сразу, мы еще ехали от станции. И вошло в ум: раскушу тебя – смогу стать менее примитивным. Он умница, умнее меня в тысячу раз. Ему всегда было сложно со мной, я причинял боль и разрушал порядок. Иногда случайно, иногда и намеренно. Мы не общаемся. И мне больно, чем больше времени проходит, тем хуже… Но я не знаю, как изменить это. Все это.

– Ты сегодня честный? Уши от твоих слов в трубочку не сворачиваются, как обычно. – Я взяла третью ватрушку, своевременно подсунутую Яковом. Прожевала и хмыкнула. – То есть ты используешь меня, предупредив.

– Ага, – легко согласился Яков. – На твоем примере изучаю природу особенных людей. Опробую, что с вами работает, за какие нитки вас дергать.

– Сегодняшняя нитка – честность?

Он не ответил. Душе стало немножко больно. Ощущение натянулось и пропало, стоило вздохнуть поглубже. Я подышала, глядя вдаль и делая вид, что принюхиваюсь к чаю. Попросила заново наполнить чашку.

– Что сказать для пользы дела? – я смирилась с тем, что меня используют.

– Все годится. Дело такое, в нем нет пользы, одна маята.

– Ладно. – Я задумалась. Частые и мелкие облака скользили, как облетающий яблоневый цвет. – Люди вроде цветов: все цветы называются цветами, а разве они схожи?

– Есть роза, а есть сурепка. Это даже мне видно, – хмыкнул Яков. Вдруг встрепенулся, умчался и явился вновь. Подал мне розу на длиннющем стебле, грубо выломанную в ближней оранжерее. Протянул нож. Вздохнул и торжественно велел: – Отдели живое от мертвого!