Вселенский расконвой - читать онлайн книгу. Автор: Феликс Разумовский cтр.№ 59

– Слушайте, что мы скажем вам. Ешьте, пейте и дайте нам покой. Прекратите свои каждодневные ссоры.

– Да, – согласился Сетх и дружелюбно сказал Хору: – Пойдем ко мне домой. Мы проведем прекрасный день и славно отдохнем.

– Поистине я так и сделаю, – сказал Хор.

Весь день Сетх и Хор пировали и веселились. Когда же пришла пора идти спать, слуга Сетха постелил широкое ложе, и боги улеглись вместе. Хор наивно полагал, что дружелюбие, которое выказывает Сетх, искреннее. Он не подозревал, что Сетх заманил его к себе в дом с коварным расчетом: изнасиловать его и тем самым навсегда опозорить перед богами. Едва Хор уснул, Сетх набросился на него, пытаясь им овладеть. Но Хор перехитрил своего врага. Он не стал сопротивляться. Пользуясь темнотой, он незаметно взял фаллос Сетха в свою руку, собрал семя на ладонь и только после этого уснул. Коварный Сетх был уверен, что ему удалось осуществить свой замысел. Хор же рано утром отправился к Исиде и сказал ей:

– Приди ко мне, Исида, мать моя, приди и посмотри, что сделал со мной Сетх.

С этими словами он раскрыл ладонь и показал матери семя Сетха. Исиди схватила медный нож, отрубила Хору оскверненную руку и выбросила ее в воду. Вместо отрубленной руки она сделала новую, затем заставила Хора возбудить свой фаллос, собрала его семя в глиняный кувшин и направилась к дому Сетха. Там она спросила у его садовника:

– Какие овощи ест твой хозяин?

– Он есть только латук, – ответил садовник.

Тогда Исида полила латук семенем Хора, и Сетх, поев за обедом овощей, забеременел.

На следующий день боги опять собрались на суд. Сетх, смеясь, объявил Совету:

– Отдайте сан правителя мне. Сын Исиды Хор не достоин этого: я овладел им и опозорил его!

Тут боги Совета испустили великий крик. Они подняли Хора на смех, плевали ему в лицо и наперебой осыпали оскорблениями. Хор же поклялся именем отца, говоря:

– Все, что здесь сказал Сетх, ложь. Вызовите семя Сетха, и мы посмотрим, откуда оно ответит. И пусть вызовут мое семя, и мы посмотрим, откуда откликнется оно.

Смех прекратился. Тот возложил руку на плечо Хора и приказал:

– Семя Сетха, выйди наружу.

Но семя ответило из глубины болота. Тогда Тот возложил руку на плечо Сетха и сказал:

– Семя Хора, выходи наружу. И семя вышло.

– Прав Хор и неправ Сетх, – со смехом сказали боги.

Древнеегипетские сказы.

– Трижды громогласно и авторитетно вопрошаем – по-мирному или как? – Тот с силой приложился жезлом о бронзовый огромный гонг, да так, что пламя факела дрогнуло. А когда вибрирующий звук затих и в зале наступила тишина, ее нарушил рык Гибила, полный ненависти и лютой злобы:

– Крови! Мозга! Смерти!

– Принято! – зверем заревел в ответ Энлиль. – Будет тебе кровь! Будет тебе мозг! Будет тебе смерть!

Что он, что Гибил, что Тот были без одежд, в одних только кожаных набедренниках. Так же, как Нинурта, Шамаш, Мочегон да и все прочие члены Централсовета – древний Ритуал Царицы Магр ни для кого не делал исключений. Ритуал боя не на жизнь, а на смерть. Жестокую, кровавую, мучительную, полную невыразимого позора.

– Полностью услышано? – Тот глянул вопросительно на членов, мгновение помолчал и снова с жуткой силой приложился к гонгу. Настроение у него было мерзко-гнусно-пакостно-хреновым. Ну вот, блин, дожили, такую мать – наследники Великого Ана сейчас будут биться в храме Великого Ана. Решительно, бескомпромиссно, жестоко, не оставляя сопернику ни шанса. На смерть. Да, таков древний Ритуал Царицы Магр – неписаный тысячелетний закон чести. Закон, согласно которому каждый ануннак может вызвать на бой другого ануннака. А с другой стороны, если без эмоций, то все, что ни делается – к лучшему. В стране Маган должен быть один правитель, у Нинти, черт бы ее побрал, – определенность выбора, а у него, Тота, – душевная гармония. Дабы спокойно, вдумчиво и не спеша заниматься делом всей жизни. Там, на Тибете. Вместе с коллегами и любимыми учениками – мудрейшим Имхотепом и наидостойнейшим Рамой. Не отвлекаясь, блин, на терки, стрелки, блуд, базары и разборки. Ну что спокойно не живется-то? Земля рожает, Нил течет, пшеница зреет, бабье дает. Эх, растакую-то вот мать, и не так, и не этак, а ведь не повезло Ану с детьми. Ох как не повезло. Вот сынок Зиусурда, даром что полулулу, а не срамит где ни попадя отцовских-то седин. Царствует себе в Шураппаке, строит святилища и дворцы, в большую политику не лезет, четко понимает, что к чему. Во всем у него полный порядок – и по мясу, и по шерсти, и по зерну, и по маслу, и по опиуму для народа, и в отношении Совета Богов. И сексуальных проблем нет – в корне, в зародыше, в зачатке, в помине, есть только гарем, умелые наложницы, восторженные подданные и храмовые жрицы. Полная, совершенная гармония. А тут… Такие, блин, дела…

Дела в центре залы и впрямь развивались по нарастающей: врагов сковали цепью длиною в шесть локтей [90] , дали каждому по ножу и скомандовали: «Фас». Впрочем, команды здесь были не нужны – вихрем, молнией, разъяренным вепрем налетел Гибил на своего дядю. Он был очень грозен и уверен в себе – последние две недели они тренировались с Мардуком, специально прибывшим в Египет из своей вотчины в Южной Африке. Однако же Энлиль был совсем не подарок – нож в его руке мелькнул, отбросил свет, и Гибил заорал, отпрянул, бросился назад, сколько позволяла цепь. По его небритой щеке медленно ползла кровавая жижа – то, во что мгновенно превратился его левый порезанный глаз.

– Ну-ка, иди сюда, маленький, – громко подбодрил его Энлиль. – Сейчас я тебе вырежу второй. А потом и яйца. По одному.

Слова свои он подкрепил делом и бросился в атаку на Гибила, однако тот держался молодцом: боль мигом отрезвила его, дисциплинировала, добавила в сердце ярости, но ярости холодной, расчетливой, убийственно опасной для врага. Некоторое время схватка шла на равных: жутко блестела сталь, кандально звенела цепь, слышалось горячее дыхание. Бойцы были под стать друг другу – рослые, сильные, выносливые, не боящиеся ни крови, ни смерти. Казалось, что все это надолго. Однако это только казалось.

– Хуррррр! – Гибил вдруг сделал финт, сорвал дистанцию, прошел зигзагом и, уронив на пол свой нож, сжал его пальцами босой ноги. И тут же, резко откинувшись назад, всадил клинок Энлилю в пах. Фатально, мощно, глубоко, по самые упоры [91] . Словно с концами пригвоздил к гробовой доске. Однако нет, Энлиль был еще жив: громко застонав, он рухнул на колени, скорчился, сложился вдвое, перевалился набок и вдруг зашелся конвульсивным криком – нашел в себе все же силы вырвать из раны нож. Тело его безжизненно обмякло, мутные глаза закрылись, рдяно пульсирующим потоком заструилась кровь. Однако это было не самое страшное.