— Молодец! Я просмотрел то, что вы привезли — нужно срочно доложить государю. Немцы форсируют модернизацию крейсерского флота. Сведениям резидента номер девяносто два просто нет цены.
— Я чуть не сжег пакет, когда вторично обнаружил за собой хвост, — признался Лыков-Нефедьев.
— М-да… Ну, отдыхайте. Выражаю вам покамест свою личную признательность. После оформим, как положено.
— Ваше высокопревосходительство, Федор Федорович! Запретите полковнику Монкевицу объединять в одну командировку два дела. Ведь чудом не попался! В следующий раз такого везения уже не будет.
— Я понимаю, — посерьезнел начальник Генерального штаба. — Сидели бы сейчас в крепости. А мы говорили бы, что знать вас не знаем… Хорошо, я скажу Николаю Августовичу. Ступайте, голубчик, вы потрудились на славу. Пожелайте от меня здоровья Виктору Рейнгольдовичу.
Из приемной поручик действительно направился в Николаевский военно-сухопутный госпиталь. Таубе сидел во дворе на скамейке и поджидал его.
— Ну, доложился Феде?
Вся армия звала Палицына Федей, он это знал и не обижался.
— Доложился и удостоился устной благодарности.
Барон хмыкнул:
— Из устной благодарности шубу не скроишь. Ну, я при случае напомню. Садись, Брюшкин. Есть интересные новости.
Тон у генерал-майора был такой, что Павел сразу насторожился.
— Да нет, все хорошо, — успокоил барон сына своего товарища. — Даже слишком. Замечательно, что ты не сжег в той подворотне бумаги от Буффаленка.
— Федя то же самое сказал. Мол, сведениям резидента номер девяносто два нет цены.
Таубе отмахнулся:
— Ерунда все и глупости. А вот приложение к основному донесению, которое касается твоего брата, очень важное.
— Николки? — удивился поручик. — Где он и где Фридрих Гезе?
— А вот поди ж ты. Буффаленок, он же Гезе, попал в Германию через Циндао. И у него там до сих пор сохраняется агентура. Так вот. Человек Буффаленка прислуживает в офицерской столовой Третьего морского батальона, который стоит на острове. В ней кормятся не только моряки, но и все офицеры гарнизона. И кельнер подслушал обрывок разговора между двумя лейтенантами. Про которых он точно знает, что ребята имеют отношение к секретной службе.
— Ну и что?
— Задумайся. Там всего несколько фраз. Один офицер сказал: «Задал нам хлопот белый китаец. Семьдесят пять тысяч в русских золотых десятках! Едва собрали». Второй ему ответил: «Зато англичане будут в ярости».
— Ну и что? — повторил Лыков-Нефедьев. — По-прежнему ничего не понимаю. Кто такой белый китаец?
— Пока не знаю. Но догадываюсь. Да и Федор предположил, что это имеет отношение к случаю в Джаркенте.
Поручик начал соображать:
— Чунеева посадили под арест за убийство, которого он не совершал. Англичане в ярости… А немцы заплатили за это огромную сумму. Так?
— Правильно рассуждаешь. Непонятно, что там за белый китаец. Все китайцы желтые. Кроме…
Виктор Рейнгольдович задумался, а потом вдруг хлопнул себя единственной рукой по лбу:
— Ах я, старый рамолик! Не все китайцы желтые. Есть же албазинцы!
Глава 21. Белый китаец
Алексей Николаевич ходил по камере и взволнованно рассуждал:
— Нет, понимаешь? Это как фонариком осветить темноту. Ты сам говорил, что верить тут можно одним русским. Все остальные легко обманут: дунгане, таранчи, даже твои любимые казахи изменят за деньги. А когда мы искали, например, германского агента, то назвали колбасника и эскулапа. Помнишь тот разговор?
— Помню, — ответил Николай.
— Никому из нас не приходило в голову подозревать своих, тем более офицеров. Таких, как подъесаул Забабахин.
Подпоручик упрямо помотал головой:
— Я не верю в вину Кузьмы Павловича. У нас есть только обрывок фразы. Почему именно Забабахин?
— Потому что все улики указывают на него. Я заподозрил офицеров после того, как прочитал телеграмму: «Срочно отозвать доверенность девятнадцать дробь три». Это был приказ на устранение Тайчика Айчувакова. Депешу могли послать четверо: подполковник Малахов, помощник прокурора Штюрцваге, штабс-капитан Рамбус и — Забабахин. Но Малахова со Штюрцваге подозревать смешно, вся их служба прошла в Туркестане, на виду. Рамбуса проверили, штабс-капитан тот, за кого себя выдает. А вот Кузьма Павлович… Полиция опросила тех, кто учился с ним в Новочеркасском казачьем училище. И тех, кто служил с ним в одном полку. Ты знаешь, как проводится проверка тождественности личности?
— Догадываюсь. Сравнивают те черты, которые не меняются с годами?
— Да. Рост, цвет глаз, особые приметы наподобие шрамов… Еще привычки, манеру поведения, отличительные особенности характера.
— И что выявила проверка? — напрягся подпоручик.
— Двое из числа бывших юнкеров показали: когда Забабахин сердился, или возбуждался, или напивался, его серые глаза быстро темнели. Становились на время почти что карими. Ты когда-нибудь замечал такое за Кузьмой Павловичем?
— Нет, ни разу. Хотя приходилось видеть его и пьяным, и взволнованным.
— Это первое отличие. Далее: на левой ноге, на икре, у юнкера Забабахина было родимое пятно размером с алтын.
Лыков-Нефедьев задумался:
— И как мы это проверим?
— Позовем в баню.
— А если он не согласится? Есть люди, которые терпеть не могут публично раздеваться. Даже если они не шпионы.
— Надо как-то заставить. Медицинский осмотр? Давай я ему на ногу что-нибудь уроню, и потащим подъесаула к доктору.
— Папа! — Николай сердито стукнул по столу. — Расскажи сначала про албазинцев. Я ничего не знаю. Это их называют белыми китайцами?
Коллежский советник вздохнул:
— Истории этой скоро двести тридцать лет. Давно дело было…
— Про абазинов знаю, что это кавказская народность. Давай про албазинцев.
— Албазин — так назывался острог на берегу Амура, первое русское поселение в тех местах, — начал Алексей Николаевич. — Он был основан в конце семнадцатого века. Стал опорным пунктом, базой для покорения тамошних мест. Русь была еще допетровской, но на земли Приамурья уже заглядывалась. Это не понравилось маньчжурам. И они решили Албазин сжечь.
В тысяча шестьсот восемьдесят пятом году большое китайское войско приплыло к острогу и осадило его. Силы были неравны, через несколько недель крепость пала. Часть гарнизона во главе с воеводой китайцы отпустили. Но некоторые казаки решили перейти под китайскую руку. Называли разные цифры, но, судя по всему, изменников насчитывалось около ста человек.
— Так мало? — удивился сын. — И что, за двести с лишним лет эта кучка людей не растворилась в многомиллионном китайском народе? Разве такое возможно?