Затем, через несколько недель, Ситру осенило: если все, загруженное в «Гипероблако», хранилось в глубинном сознании, то там должна быть и частная информация. Посторонний, даже она, ученик жнеца, не имеет права на доступ к информации прочих частных лиц, но ей будут доступны те данные о самой себе, которые она сама и загрузит. А это означает, что Ситра сможет продолжить поиски на просторах глубинного сознания, используя, как инструмент, свою собственную частную информацию…
– Но ведь нет закона, который говорит, что ученик жнеца не имеет права видеться со своей семьей!
Ситра произнесла эту фразу как-то вечером за обедом – без предупреждения и какой-либо связи с тем, что говорилось. Ей хотелось застать жнеца Кюри врасплох, что вполне удалось, – та ответила не сразу, а только после двух ложек супа:
– Это обычная практика, и довольно мудрая, если хочешь знать мое мнение.
– Жестокая практика.
– Ты же ходила на свадьбу, не так ли?
Интересно, откуда жнец Кюри про это знает? Но Ситра не дала сбить себя с толку.
– Через считанные месяцы я могу умереть. Мне кажется, я имею право перед этим несколько раз увидеться со своей семьей.
Прежде чем что-то ответить, жнец проглотила еще две ложки супа.
– Я это обдумаю, – проговорила она.
В конце концов она согласилась. Ситра знала, что так и выйдет – в конце концов, жнец Кюри была женщиной справедливой. И Ситра не солгала – она действительно хотела повидаться со своей семьей, а потому жнецу не нужно было подозревать ее в обмане, так как никакого обмана и не было. Хотя домой Ситра хотела пойти не только для того, чтобы повидаться с семьей.
* * *
Они ехали по улице, где когда-то жила Ситра и где все, казалось, выглядело обычно. Но что-то все-таки изменилось, и дело было не в улице, а в самой Ситре. Смутное желание терзало ее, хотя она и не знала толком, чего хочет. Все, что она поняла, так это то, что по родной улице она идет как по чужой стране, где люди разговаривают на незнакомом ей языке. Они поднимались на лифте к квартире родителей Ситры вместе с коротенькой и пухлой женщиной и еще более коротенькой и пухлой собачкой. Она была страшно напугана – женщина, а не собачка. Женщину звали миссис Йелтнер. Как раз перед тем, как Ситре пришлось покинуть дом и стать ученицей жнеца, миссис Йелтнер переустановила уровень липоидов на минимальный, но желание похудеть столкнулось у нее с непомерным аппетитом, отчего сейчас она выглядела частично раздувшейся – но не в тех местах, где нужно.
– Здравствуйте, миссис Йелтнер, – сказала Ситра, чувствуя себя виноватой оттого, что ее развлекает плохо прикрытый ужас женщины.
– Р… рада вас видеть, – проговорила та, не сумев вспомнить Ситру по имени. – У вас ведь на этаже уже была «жатва» в этом году. Мне кажется, нельзя этого делать в одном месте так часто.
– Можно, – сказала Ситра. – Но мы не на «жатву».
– Хотя, – вставила жнец Кюри, – все возможно.
Когда лифт добрался до ее площадки, миссис Йелтнер, вываливаясь из лифта, едва не споткнулась о свою собачку.
Было воскресенье. Родители Ситры и ее брат были дома и ждали ее, так что приход ее не стал сюрпризом, хотя на лице открывшего дверь отца и отразилось удивление.
– Привет, папа, – сказала Ситра. В его объятиях была и теплота, и одновременно какая-то обязательность.
– Мы скучали по тебе, моя милая, – произнесла мать, обнимая Ситру. Бен же стоял поодаль и не сводил глаз со жнеца Кюри.
– Мы ждали жнеца Фарадея, – сказал отец, обращаясь к женщине в бледно-розовой мантии.
– У меня теперь новый наставник, – сказала Ситра. – Это долгая история.
Неожиданно Бен выпалил:
– А вы – жнец Кюри!
– Бен! – испугалась мать. – Не будь таким грубым.
– Но ведь это вы, не так ли? Я видел вас на картинках. Вы знаменитая.
– Печально знаменитая, – поправила его Кюри, едва заметно усмехнувшись.
Отец пригласил жнеца в гостиную:
– Пожалуйста, проходите.
Но жнец Кюри так и не переступила порог.
– У меня дела, – сказала она. – Я зайду за Ситрой к вечеру.
Она кивнула родителям Ситры, подмигнула Бену и ушла. Как только дверь закрылась, родители словно чуть уменьшились в объеме – будто сделали глубокий вдох и все это время задерживали дыхание.
– Поверить не могу, что ты учишься у жнеца Кюри, – воскликнул Бен. – Она же – «Бабушка Смерть»!
– Госпожа, а не бабушка.
– Я даже не знала, что она существует, – сказала мать. – Разве все жнецы со временем не кончают с собой?
– Мы не обязаны ничего такого делать, – ответила Ситра, удивляясь тому, как мало ее родители знают о том, как обстоят дела в сообществе жнецов. – Жнецы умирают только по собственному желанию.
Или если их убивают, – подумала она про себя.
Ее комната была такой же, какой она ее оставила, только чище.
– А если тебя не изберут, то ты вернешься сюда, и все пойдет по-прежнему, будто ты никогда никуда не уходила, – сказала мать. Но Ситра не сказала, что этого не случится так или иначе. Если она станет жнецом, то будет жить с другими молодыми жнецами, а если не станет, то не будет жить по совсем другой причине. Но родителям об этом знать необязательно.
– Сегодня твой день, – сказал отец. – Что ты хочешь делать?
Ситра порылась в ящике своего стола и нашла там камеру.
– Пошли гулять, – сказала она.
Разговоры велись ни о чем, и хотя Ситре было хорошо с близкими, никогда стена, разделяющая их, не была столь высокой. О скольком она хотела бы поговорить с ними! Но вряд ли бы родные ее поняли. А ей не объяснить. Не могла же она обсуждать с матерью нюансы умерщвления. Или рассказать отцу о том, что чувствует жнец, когда жизнь покидает глаза его жертвы. Только с братом она могла говорить более-менее спокойно.
– Мне приснилось, что ты пришла к нам в школу и замочила всех тамошних придурков, – сказал Бен.
– Вот как? – переспросила Ситра. – И какого цвета у меня была мантия?
Бен чуть поколебался:
– Бирюзового, как мне кажется.
– Тогда именно такой цвет я себе и выберу.
Бен просиял.
– А как мы тебя будем звать, когда ты станешь жнецом? – спросил отец о ее будущей карьере как о деле определенном.
Ситра об этом даже и не думала. К жнецу всегда обращались либо по имени его Отца-покровителя, либо «Ваша честь». Неужели члены семьи тоже обязаны так обращаться? А она даже не выбрала себе имя. И Ситра уклонилась от ответа, сказав:
– Вы – моя семья, и вы можете называть меня как хотите.