– Ты когда-нибудь слышала о таком виде спорта, как «петушиные бои»?
Ситра покачала головой.
– Когда-то, в Век Смертных, люди брали двух петухов, запирали их наедине друг с другом на маленькой арене, и смотрели, как те забивают друг друга насмерть. Предварительно заключив пари на исход поединка.
– И это было законно?
– Нет, но люди все равно этим занимались. До появления «Гипероблака» жизнь была полна жестокости и зверств. Тебе об этом не сказали, но жнец Годдард хотел взять в ученики вас обоих – и Роуэна, и тебя.
– Нас обоих?
– Да. Но только лишь для того, чтобы однажды столкнуть вас, как боевых петухов, ради собственного развлечения. Поэтому я вмешалась, чтобы помешать жнецу Годдарду устроить между вами кровавую стычку.
Ситра понимающе кивнула. Она не стала говорить, что драки им все равно не избежать, и здесь ничего не изменить.
Потом она попыталась представить, что вышло бы, если бы жнец Кюри предпочла остаться в стороне. С одной стороны, Ситра не рассталась бы с Роуэном. Но, с другой – под чьим бы началом им пришлось существовать! Она даже вообразить не могла, каково теперь Роуэну живется с Годдардом.
Ну что ж, значит, вечер вопросов и ответов… Ситра рискнула вновь задать вопрос, который так неуместно прозвучал на улице, когда тело убитого жнецом Кюри человека еще не успело остыть.
– Почему вы лишили его жизни без предупреждения? Разве он не имел права перед самой смертью узнать, что с ним будет?
На этот раз жнец Кюри отреагировала спокойно.
– У каждого жнеца свои методы. Мои действия ты видела. В Век Смертных смерть часто приходила без предупреждения. Наша задача – сымитировать то, что мы украли у природы, а потому я решила воспроизвести само лицо смерти. Я наношу удар мгновенно и всегда на людях, чтобы они не забывали о нас и о том, ради чего мы выходим на «жатву».
– Но что же сталось со жнецом, который уничтожил самого президента? С той героической личностью, которая победила коррупцию, с которой не могло справиться даже «Гипероблако»? Я думала, что Госпожа Смерть всегда выходит на «жатву», руководствуясь великой целью.
Тень промелькнула по лицу жнеца Кюри – призрак затаенной печали, о причинах которой Ситра вряд ли могла догадаться.
– Неверная мысль, – сказала Кюри.
Если вы когда-нибудь смотрели анимационные ленты Века Смертных, вы наверняка помните следующую: койот регулярно готовит погибель длинношеей птичке, «Дорожному бегуну». Койоту никогда не удается довести свой план до конца, более того, он сам становится его жертвой – либо взрывается, либо получает пулю, а то и падает с ужасной высоты.
И это смешно.
Потому что каким бы жутким ни был конец койота, в следующей серии он обязательно возвращается живым и невредимым, как будто где-то за пределами пространства фильма находится восстановительный центр.
Я не раз сталкивалась с проявлением человеческой глупости или слабости, которые вели к тяжелым травмам или даже моментальной смерти. Люди проваливались в люки, на них падали тяжелые предметы, их сбивали быстро несущиеся автомобили.
И когда это происходило, окружающие смеялись, потому что, каким бы жутким ни был несчастный случай, погибший или изувеченный, как койот, возвращался к нам через день-другой – живым и здоровым, но нисколько не поумневшим.
Бессмертие превратило нас в героев анимационных фильмов.
Из журнала жнеца Д. Ж. Кюри.
Глава 19
Это ужасно!
Ситра не вполне понимала, что именно заставило ее вспомнить тот вопрос, который жнец Кюри задала ей во время испытания на конклаве. Может быть, неожиданная близость, которую она почувствовала к Кюри после того, как та накормила потерявшую отца семью и выслушала их рассказ о человеке, которого убила?
Вечером жнец Кюри принесла в комнату Ситры чистые простыни. Они вместе застелили постель, и когда закончили, Ситра спросила:
– На конклаве вы обвинили меня в том, что я говорю неправду.
– Так оно и было, – отозвалась жнец Кюри.
– Как вы узнали?
Жнец Кюри не улыбнулась, но и не рассердилась.
– Когда ты проживешь пару сотен лет, многие вещи становятся очевидными, – сказала Кюри и дала Ситре подушку, которую та стала заправлять в наволочку.
– Я не толкала ту девочку с лестницы, – сказала Ситра.
– Как я и предполагала.
Теперь Ситра сжимала подушку в объятиях. Если бы подушка была живой, она бы задохнулась.
– Я не толкала ее с лестницы, – повторила Ситра. – Я толкнула ее под несущийся мимо грузовик.
Она села и отвернулась от жнеца Кюри, не смея встретиться с ней взглядом, и теперь жалела, что поделилась страшным секретом своего детства. Если Госпожа Смерть увидит в ней чудовище, значит, так оно и есть.
– Это ужасно! – произнесла жнец Кюри ровным голосом, без малейшей тени волнения. – Она была убита?
– Мгновенно! – призналась Ситра. – Конечно, через три дня она опять была в школе, но это ничуть не отменило того, что я сделала… И самое ужасное – никто ничего не узнал. Люди думали, что она просто споткнулась, а все остальные дети смеялись, – вы же знаете, как это смешно, когда кто-нибудь умирает в результате несчастного случая. Но это не был несчастный случай, хотя никто не видел, как я это сделала. А когда эта девочка вернулась, оказалось, что и она ничего не знает.
Ситра заставила себя посмотреть на Госпожу Смерть, которая теперь сидела в кресле напротив, гладя на Ситру своими серыми всепроникающими глазами.
– Вы спрашивали меня о самом скверном моем поступке. Теперь вы знаете.
Жнец Кюри молчала. Она сидела, время текло – беззвучно и томительно. Наконец она произнесла:
– С этим нужно что-то делать.
Когда позвонили в дверь, Ронда Флауэрс заканчивала второй завтрак. Она даже не обратила внимания на звонок, пока, подняв глаза, не увидела мать, стоявшую в проеме кухонной двери с выражением непередаваемой боли на лице. Стало ясно, что произошло что-то страшное.
– Там… они хотят тебя видеть, – произнесла мать.
Ронда всосала нити лапши, свисавшие из угла рта, и встала.
– Кто это они?
Мать не ответила. Вместо этого она обняла Ронду так, что у той едва не хрустнули кости, и заплакала. А затем, бросив взгляд через плечо матери, Ронда увидела стоящих у входа. Девушка ее возраста и женщина в бледно-лиловой одежде. Ронда опознала стиль – это была мантия жнеца.
– Будь мужественной, – с отчаянием в голосе шепнула мать на ухо Ронде.
Но мужество было от нее так же далеко, как и страх, – ей просто не хватило времени ни на то, ни на другое. Все, что Ронда почувствовала, – легкое покалывание в конечностях да некая мечтательная отрешенность, словно она со стороны наблюдала сцену из чьей-то совершенно посторонней ей жизни. Она отошла от матери и двинулась к двери, где ее ждали вошедшие.