На государевой службе - читать онлайн книгу. Автор: Геннадий Прашкевич cтр.№ 53

Потоптался перед урасой.

Смеркалось. Помаргивали звезды.

К ним не присматривался: небесная механика только тревожит.

Вот если бы Энканчан был со мной… Сплюнул. Мертв князец, мертв. Мыши лицо объели.

Ох, Стадухин, подумал. Ох, горазд махать сабелькой. Сам ушел, погромив ходынские стойбища, а как быть казакам Дежнева? Ждать в грудь стрелу? Вот ляжешь в чужой земле, кто вспомнит? Кто пожалеет: вот был, мол, такой Гришка Лоскут, ноздри вывернуты, человек беспутный. Самого воеводу Пушкина брал за груди.

Ладно. Голову пусть ломает Семейка. На то и прикащик.

Поднялся на край высокого берега. Знал, что увидит два, может, три одиноких дыма. А дымов оказалось много! Над Прорвой они вообще стояли в ряд, будто там специально отапливали природу. Даже показалось, что слышит стук топора, но так, конечно, показалось.

А дымов, правда, много.

Подумал: неужто снова кто-то пришел?

Дернулся схватить лыжи, побежать в острожек, но смирил себя. Уговор с Дежневым был твердый: вернувшись из уединенного зимовья, ждать в назначенном месте, людям не показываться.

Вернулся в урасу.

К месту ли, нет, вспомнил десятника Степана Свешникова по прозванию Носорукий. Когда-то ходил с ним по пустой сендухе в поисках старинного зверя. В последний раз видел Степана в низах Большой собачьей. Попрощались так просто, будто завтра собирались свидеться. На коче торгового человека Коткина Гришка Лоскут лежуном, то есть пассажиром за плату, пошел в Нижний. Еще двое шли на том же коче тягунами, оба Гришке сразу не понравились. Один зверовидный, в медвежине, всегда хмур, в правом ухе железная серьга, левое прячет под шапкой. Другой тощее и тоньше, заметно черней, но тоже хмур. Гришка обоим не верил, держался поближе к кормщику, которого немного знал. Может, потому дошел живым до Нижнего, не оказался с проломленной головой в воде.

Зато в Нижнем радость.

Прямо на каменистом берегу, под деревянными городками, на которых зимуют обсушенные кочи, увидел плечистого Ваську Бугра, бывшего государева десятника. Бугор обносился, но скалил редкие зубы. Рядом ухмылялся Васька Щукин, зыркал глазами белобрысый Гриша Антонов – все былые товарищи по Якуцкому бунту. Считали, что Гришка в день бунта попал в руки воеводы – теперь гниет в тюрьме или выслан. А может, задран насмерть бичами.

Не поверили:

– Лоскут!

Долго мяли руками, хлопали по плечам. А Гришка счастливо раздувал вывернутые ноздри:

– Таперича я богат! Грегорий меня зовите.

Шумно радовался.

Рассказал, как бежал с Якуцкого.

Рассказал, как нечаянно пристал к отряду сына боярского Вторко Катаева и потом со Степаном Свешниковым искал холгута, турхукэнни, зверя подземного.

Перебивал сам себя:

– Таперича я богат!

Ударял рукой по колену, дивился:

– Что вы так кучкой ходите?

– А так легче.

– Не боитесь воеводы?

– Нижний не Якуцк. Воевода далеко, тут мы – сила.

– А местный прикащик? Не притесняет?

От кормщика Коткина Гришка знал, что в погоню за бежавшими из Якуцка бунтовщиками отправили на конях и в лодках сына боярского Ивана Пильникова да сына боярского Василья Власьева с вооруженными людьми. Потом Власьева посадили в Нижнем вторым прикащиком.

– В дороге нас не догнали, – смеялись казаки, – а в Нижнем, это, брат, не в Якуцке. Здесь прикащик сам нас боится. Мы – народ балованный. Нам ведь убить человека легче, чем зверя.

Смеялись:

– Ты сам думай, Гришка!

Гришка кивал. Нехорошо посматривал на тягунов, как раз покидавших коч торгового человека Коткина. Один зверовидный – в черной медвежине, второй – тощий, как бы еще черней.

– Этих знаете?

– Ну, люди.

– Сам вижу, что люди. А какие? Почему в кафтане медвежьем?

– Нетуть беды ходить в медвежине.

– Почему с железной серьгой? Почему шапку никогда не снимает?

– А то его дело, Грегорий, – Васька Бугор сильно потер пальцами переносицу. – Который с серьгой, того, кажется, встречал в Якуцке. Известное дело, почему с серьгой. Зовут Фрол. А шапку не снимает, так другое ухо у него рваное.

С берега отправились в дом Кокоулина.

Павлик – маленький, верткий – счастливо стучал себя кулачками в грудь: вот при хорошей бабе живу! У нее мужик сгинул в море, льдом унесло. Может, выплывет, но скорей всего, никогда, так что баба теперь при нем. Смешно петушился, выкатывал острую грудь, грозно смотрел на бабу, но в больших глазах – ласка.

А баба прямо сказала:

– Ушли бы лучше, жиганы. Я Павлика с вами не отпущу.

– Да мы и сами пока никуда не идем, – зашумели казаки, хлебнув крепкого винца.

– Все равно не отпущу.

– А я и сам уйду!

Баба заплакала.

От Павлика перебрались в питейную.

Пили с махом. После каждой рюмашки Гришка от души раздувал вывороченные ноздри:

– Славно огорчило!

Не уставал повторять:

– Таперича я богат!

Помнил о мяхкой рухляди, довезенной в аккурат торговым гостем Коткиным и оставленной для пущего сохранения в дворовой клети бывшего десятника Васьки Бугра. Жадно закусывал варенным горохом, обильно политым постным маслом. Так же жадно слушал. Бугор, мосластый, сильный, вгрызался в кость с мясом, стряхивал крошки с бороды. Укорял Павлика Заварзу: богатство надо искать в сендухе, а не у бабы под юбкой. Совсем особенным голосом намекал Лоскуту: мы, Грегорий, бедны, зато в кучку сбились.

– Елисей Буза, слышал? – намекал. – Простой казачий десятник. Шлялся на полночи пять лет, про него, считай, все забыли, а недавно привел в Якуцк юкагирских князцов Быгалку, Егмунта и Долгунта. А те князцы сообщили, что дальше на восход от Яны течет серебряная река, зовут Нерога. Там в каменных отвесных утесах серебро обильными натеками висит, хоть сшибай стрелой. Дикующие князцы возят то серебро писанным рожам, а писанные отдают им баб и олешков. Вот, может, пойдем к Нероге.

Гришка кивал, пропускал очередную рюмочку:

– Ух, огорчило!

– А Мишка Стадухин тоже пришел недавно, – намекал Бугор. – Он в сендухе услышал от дикующих про Мому-реку. Совсем новая. И люди на ней новые. И нельмы и муксуна в ней бессчетно. А по берегам низкие травные луга. Вот, может, пойдем на Мому.

Жаловался, пьянея: с тех пор как завели в Нижнем ежегодную ярмангу, в острожке стало тесно. Не хочешь, а подерешься с кем-нибудь. Начиная с августа, собираются промышленники с промыслов, всякие торговцы приходят с Лены. Меха, суда, хлеб, соль, сукна, холст, свечи – все богато, как на Руси, только цены не те.