Небо просветлело. Андрей остановился рядом с пещерой и оценил погодные условия.
Ветер стих. Температура не менялась. Видимость заметно улучшилась, тем не менее высота нижней границы десятибалльной облачности оставалась прежней: кое-где рваные серые клочки цепляли самые высокие вершины хребта.
Прежде чем включить УКВ-радиостанцию в режим «ТОН» (маяк), Воронов на минуту замер и напряг слух…
Увы, на больших высотах тоже никто не летал. Если бы он уловил звук двигателей кружившего над облаками самолета, то включил бы станцию в режим «Прием-Передача» и начал бы вызывать борт. Глядишь, установил бы связь, сообщил бы, что жив-здоров, назвал примерные координаты.
Вздохнув, Андрей присел на корточки и принялся прятать аппаратуру на прежнее место. Оставив снаружи антенну, он замаскировал станцию в камнях и уже собирался вернуться в убежище, как вдруг заметил поднимавшихся по склону людей.
* * *
Цепочка двигалась точно в его сторону. Дистанция была великовата, разглядеть одежду или вооружение он не мог. Поэтому решение созрело моментально: кто бы это ни был — лучше спрятаться и понаблюдать за неизвестными из укрытия.
Так он и сделал: быстро закидав лежащую на камнях антенну снегом, юркнул в пещеру, схватил автомат и присел в метре от входа.
Позиция оказалась выгодной: он видел все, что творилось ниже по склону, а его в полумраке узкого скального разлома заметить было крайне сложно.
Время шло. Люди медленно приближались.
В какой-то момент, чуть подавшись вперед, Воронов присмотрелся к идущим впереди и понял: моджахеды.
На большинстве из них была традиционная для здешних мест одежда и головные уборы: шапки-паколь или чалмы, сверху «фирменные» накидки, под ними васкат — жилетка с карманами, китайские и пакистанские «разгрузки»-нагрудники, надетые поверх рубах. Ну и, конечно, неизменные широкие штаны с миллионами складок.
Впрочем, не все из поднимавшихся по склону были одеты в национальные костюмы. Часть выглядела вполне по-военному: берцы, утепленная камуфлированная форма. Правда, на головах все равно пестрели клетчатые платки или что-то в этом роде.
Судя по длине цепочки, по склону взбиралось не менее двадцати человек. Каждый держал в руках оружие, у многих за спинами имелись ранцы или мешки.
— Что-то не везет мне в последнее время, — передернул генерал затвор автомата. — Когда ж я нагрешил-то?
* * *
Разлом в скальном грунте находился на небольшой горизонтальной площадке, усеянной булыжниками разной величины. Добравшись до нее, отряд моджахедов решил сделать остановку для отдыха.
Воронов следил за противником, затаив дыхание и не опуская автомата. Более всего его напрягало наличие в банде крупной собаки. Один из «духов» почему-то нес ее на руках. Когда он опустил собаку на свежий снег, Воронов понял причину — животина прихрамывала на переднюю лапу.
Пес не стал принюхиваться и слоняться по площадке. Вместо этого он спокойно устроился рядом с хозяином, присевшим на округлый валун.
Успокоившись по поводу собаки, Андрей переключил внимание на боевиков и как заклинание шептал:
— А вдруг пронесет и ни один не заглянет в пещеру? Может, они мотаются по этому склону каждый день и давно изучили ее содержимое? Вдруг пронесет?..
Он втянул носом воздух. Нет, неприятных запахов в пещере не было, значит, в качестве отхожего места ее не использовали. А если так, то какого черта в ней делать?
Составив оружие в пирамиды, «духи» разбрелись по узкой площадке. Одна из компаний встала в десяти шагах и принялась что-то обсуждать.
Воронов прослужил в Афгане несколько лет, но местных языков и диалектов не знал. Ни пушту, ни дари, ни узбекского, ни туркменского. Как и прочим шурави, ему языки просто не было нужды учить. Имей он другую специальность, например разведчика, — другое дело. Прямое соприкосновение с противником обязывает знать его язык и уметь общаться хотя бы с пленными. Хотя чаще всего и у пехоты, и у разведки есть штатные переводчики — бойцы-таджики. А так как он афганских «духов» видел исключительно через сетку прицела и с приличной высоты, то языки без надобности.
Посему узнать, о чем разговаривает компания, не получилось.
«Пусть болтают. Лишь бы не сунулись ко мне», — заключил Андрей и подтянул поближе сумку от НАЗа.
Периодически поглядывая на боевиков, он разложил на сухом брезенте весь имеющийся арсенал: три гранаты, запасные магазины к автомату и к «АПС». Сам пистолет лежал в специальном кармане «разгрузки», клапан которого летчик заблаговременно расстегнул.
Положил он рядышком и нож. Так, на всякий случай. Хотя был уверен: до рукопашной дело не дойдет. «Духов» слишком много, и рассчитывать на победу в контактном столкновении — глупо. Уж лучше пустить себе пулю в лоб. Или взорвать в пещере последнюю гранату, чтоб прихватить с собой парочку врагов.
Увы, но в эти напряженные минуты веры в спасение у него прилично поубавилось. Воронов хоть и продолжал вслушиваться в небо, но делал это скорее машинально. Вчера после удачного катапультирования и приземления на склон хребта его не покидала уверенность, что с минуты на минуту примчится транспортная «восьмерка» под прикрытием двух боевых «полосатых». Да, погодка подвела, но он сам был опытным вертолетчиком и поступил бы именно так: аккуратно провел бы группу в заданный район на минимальной высоте впритирочку к нижнему краю облачности; а в районе нашел бы своего пилота по сигнальным ракетам.
Главной проблемой в однообразии горного рельефа был поиск человека, а процессы эвакуации и возвращения домой сложностью не отличались. Любой нормальный вертолетчик, если он не был таким неумехой, как парторг Соболенко, притер бы одно колесо винтокрылой машины на край уступа и принял бы на борт пилота. Дальше последовал бы взлет с резким набором высоты, нырок в облака и… прямиком на дальний привод родного аэродрома.
В идеале все было именно так. На самом же деле на пути осуществления этого замечательного плана имелся ряд барьеров.
Первый из них — руководящие документы, регламентирующие летную работу. Война войной, а взысканий и прочих неприятностей никто из командования получать не хотел. На вылет в погоду ниже прописанного в документах минимума требовалось индивидуальное разрешение. Разрешение — это подпись с расшифровкой. Подпись — это личная ответственность. Ответственность — это наказание в случае неудачи.
Вторая преграда — бюрократия, волокита, отсутствие должной связи и быстрого взаимодействия. Все вышеперечисленное было в нашей армии извечной бедой. Даже если командира от подчиненного отделяла тонкая межкабинетная перегородка, с момента отдачи приказа до его выполнения могло пройти несколько суток. Менталитет, мать его.
Наконец, третьей и самой серьезной преградой, по убеждению Андрея, являлась личность командующего ВВС 40-й армии генерал-лейтенанта Филатова. Едва познакомившись с ним, он понял: для этого вытесанного из гранита человека законов, документов, авторитетов и здравого смысла просто не существует; здесь все решалось по одному его взгляду, жесту или слову.