Компас - читать онлайн книгу. Автор: Матиас Энар cтр.№ 100

Страница

Но все же пиши мне, целую тебя,

Сара

Пребывая в погоне за духовным и научным совершенством, Сара перестроилась, отправилась еще дальше на восток, еще больше ушла в себя, что позволило ей не поддаться своему горю; я же предпочитаю оставаться в своей венской квартире, несмотря на мучащие меня бессонницу, болезнь и собаку Грубера. У меня нет ее мужества. Война никогда не считалась лучшим временем для нашего сообщества. Археологи, превратившиеся в шпионов, лингвисты — в экспертов пропаганды, этнологи — в надзирателей. Сара молодец, что отправилась в эти далекие и таинственные земли, где больше интересуются торговлей перцем и философскими воззрениями и гораздо меньше убийцами и подрывниками. К востоку от Востока, как говорит Пессоа. Что я найду в далеком Китае, в королевстве Сиам, у народов-мучеников Вьетнама и Кампучии или на Филиппинах, старинных островах, завоеванных испанцами; на карте они словно колеблются между двумя берегами мира, склоняясь к безграничным просторам Тихого океана; это последний барьер, преграждающий путь в Южно-Китайское море и на острова Самоа, самая дальняя восточная опора немецкого языка или самая западная тихоокеанская колония империи Бисмарка, выкупившего у испанцев последние крохи их южных владений. Что мы найдем к западу от Запада, там, где сомкнулся пояс планеты, — несколько дрожащих этнологов и потных колониальных чиновников, топящих свою хандру в алкоголе и распутстве под разочарованным взором аборигенов, предприятия экспорта-импорта, офшорные банки, туристов — или знания, музыку, любовь, встречи, взаимообмены; последний след немецкого колониализма — это пиво, разумеется «Циндао» ^[641], от названия столицы германской колонии Цзяо-Чжоу ^[642], находившейся на северо-востоке таинственного Китая. На территории колонии, арендованной у Поднебесной империи на 99 лет, жили несколько тысяч немцев — до тех пор, пока японские войска при поддержке британского контингента осенью 1914 года не взяли ее штурмом, привлеченные, вероятнее всего, большой кирпичной пивоварней, до сих пор производящей миллионы бутылок на экспорт по всему миру, — кольцо снова сомкнулось, век спустя бывшее колониальное пиво заново завоевывает капиталистическую планету. Я представляю себе машины и пивоваров, прибывших из Германии в 1900 году и высадившихся на берег удобной бухты между Шанхаем и Пекином, которую германские канонерки только что вырвали у маньчжурской династии, открывшейся западным державам, словно язва червям: русские пожалуют себе Порт-Артур, французы — Форт-Байяр, немцы — Циндао, не считая концессий в городах Тяньцзинь и Шанхай. Даже наша бедная Австро-Венгрия раздобудет кусочек территории в Тяньцзине, который, как говорят, поспешит застроить в венском стиле: церковь, несколько жилых домов, магазины. Тяньцзинь, находящийся в ста шестидесяти километрах от Пекина, походил на европейскую выставку: французский, английский, немецкий, русский, австрийский, бельгийский и даже итальянский кварталы; казалось, проходишь не несколько километров, а всю Европу, надменную и захватническую, Европу разбойников и авантюристов, поджегших и разоривших летний дворец в Пекине в 1860-м, разворовавших садовые павильоны, керамику, золотые украшения, фонтаны и даже деревья; прежде чем поджечь дворец, английские и французские солдаты, словно простые воры, растащили его сокровища, а потом на рынках Лондона и Парижа находили китайские тарелки из императорского фарфора и бронзовые сосуды, попавшие туда в результате грабежей и вероломства. Петер Флеминг, брат создателя Джеймса Бонда и спутник Эллы Майар в ее путешествии по Азии, в своей книге повествует об известной пятидесятипятидневной осаде Посольского квартала в Пекине, где в дипломатических миссиях находились представители одиннадцати европейских государств, когда «боксеры» ^[643] и императорская армия пошли в наступление; Петер Флеминг пишет, что только один безутешный востоковед заплачет, когда огонь уничтожит единственный полный экземпляр «Юнгло та-тьен» ^[644], объемной энциклопедии династии Мин, составленной в XV веке и охватывающей все знания мира — одиннадцать тысяч томов; одиннадцать тысяч томов, двадцать три тысячи глав, миллионы и миллионы выписанных иероглифов развеялись как дым в гудении пламени императорской библиотеки, расположенной, на ее несчастье, рядом с британской миссией. Только один неизвестный китаист заплачет: один из тех уникальных людей, кто в воинственном пылу сумел осознать, какое сокровище только что исчезло; он находился там, в самом центре катастрофы, и его собственная смерть внезапно стала ему безразлична, он видел, как дымом разлеталось знание, как уничтожалось наследие древних ученых мужей, — молился ли он, исполнившись ненависти, неизвестному богу, чтобы огонь уничтожил как китайцев, так и англичан, или, оцепенев от горечи и стыда, наблюдал за языками пламени и полетом раскаленных клочков бумаги, порхавших словно бабочки в летней ночи, и защищали ли его глаза от дыма слезы ярости, — никто об этом ничего не знает. Как сказала бы Сара, понятно только одно: победа иностранцев над китайцами дала повод для неслыханного разгула резни и грабежей, кажется, даже миссионеры почувствовали вкус крови и упоение местью вместе с солдатами славных союзных наций. Кроме неизвестного китаиста, никто, похоже, не оплакивал сгоревшую энциклопедию; ее занесли в список жертв войны, жертв империалистического и экономического завоевания строптивой империи, упорно не желавшей позволить расчленить себя.

К востоку от Востока тем более не избежать завоевательного натиска Европы, ее купцов, ее солдат, ее востоковедов и ее миссионеров; востоковеды — это версия, миссионеры — тема: там, где ученые занимаются переводом и импортом иностранных знаний, церковники экспортируют свою веру и изучают местные языки, чтобы доступнее растолковывать Евангелие. Первые словари тонкинского, китайского и кхмерского языков составлены миссионерами, среди которых иезуиты, лазаристы и доминиканцы. Миссионеры заплатили тяжкую дань за распространение веры — надо будет посвятить им специальный том моего славного труда:

Надо сказать, императоры Китая и Аннама ^[645] замучили немало разносчиков Иисуса, в большинстве своем причисленных к лику блаженных, а потом даже канонизированных в Риме; страдания, выпавшие на долю мучеников Вьетнама, Китая и Кореи, ничуть не легче страданий мучеников римских; примером тому святой Теофан Венар ^[646], обезглавленный в окрестностях Ханоя пятью ударами сабли: в 1850-е годы, когда наступление Франции в Аннаме вынудило императора ужесточить преследования христиан, молодой француз принес свою веру на берег Красной реки. Представим себе его, спокойно преклонившего колени, на прибрежном песке, возле своего палача: первый удар саблей, слишком быстрый и криво направленный, пролетает мимо затылка и задевает щеку; Теофан продолжает молиться. Второй удар — возможно, потому, что палач еще не оправился после первого промаха, — задевает горло, льется кровь, но миссионер не прерывает своей молитвы; заплечных дел мастеру (обычно его представляют здоровенным, толстым и лысым, как в фильмах, хотя этот, возможно, был маленький, волосатый, а главное, как утверждают, пьяница, что объясняет его промахи) пришлось пять раз поднять руку, чтобы голова мученика наконец покатилась по земле, тело рухнуло, а молитва смолкла. Голову мученика насадят на копье, воткнутое, например, в берег реки Красной; его тело закопают в речном иле, а под покровом ночи новообращенные украдут и голову, и тело и с подобающими обрядами предадут тело погребению на христианском кладбище, а голову поместят под стеклянный колокол как реликвию, которую сохранят в епископстве в Ханое, а спустя сто пятьдесят лет молодого священника из Парижского общества заграничных миссий ^[647] канонизируют вместе с его собратьями, забитыми, удавленными, сожженными или обезглавленными.

Страница