Оттенки русского. Очерки отечественного кино - читать онлайн книгу. Автор: Антон Долин cтр.№ 42

Само понятие «волонтер» принципиально важно в идейной структуре картины. Волонтер — тот, кто действует по собственной воле, по своему желанию и выбору. Свобода воли — то, чего, по сути, лишены Борис, Женя, Алеша, мать Жени. Борис вынужден скрывать свой развод от сослуживцев. Женя примеряет новую внешность как маску, для свежего партнера. Так же меняет интонацию в момент разговора с Борисом его Маша. Параноидальная мать Жени выгоняет дочь из дома как бы под давлением обстоятельств, пусть и вымышленных. Алеша, узнав о своей нежеланности, бросает дом: это выбор, но тоже вынужденный. Бескорыстие волонтеров размыкает круг обязательств, отменяет противопоставление «своих» и «чужих». Соучастие здесь равняется сочувствию, действие не требует психологической мотивации, и режиссер с облегчением от него отказывается.

Среди волонтеров «Лизы Алерт» — люди любых возрастов, профессий и социальных обликов. Выходя на поиск, они переодеваются в униформу и перестают отличаться друг от друга. Это подлинное равенство и братство, в которых — ключ к внутренней свободе. Выход за пределы зоны безразличия, в которой так невыносимо было оказаться разлюбившим друг друга Борису и Жене и которая вытолкнула из дома Алешу. Наконец, самоуничижительная самоидентификация с героями или яростный отказ узнавать себя в них теряют смысл. «Это не мы, не мы, не мы»… Будем не мы, если сможем пренебречь своим уникальным «я», обратившись к Другому. Ненатужный, непроговоренный, но ощутимый пафос «Нелюбви» наверняка и привлек к продюсированию фильма главных гуманистов современного кино, братьев Дарденн. Ведь поиск Алеши — это сколь бессмысленное, столь необходимое утопическое действие, под стать Диогеновым блужданиям по базарной площади днем с огнем. Человек пропал и не будет найден, потому что отыскать его возможно только в самом себе, больше нигде. Natra abhorret vacuum.

Поздравляю с призом жюри в Каннах. Ты рад ему или расстроен, что этот приз не главный? Известно, что все русские режиссеры — максималисты.

Спасибо, Антон. Кажется, со мной это случилось: похоже, я настоящий русский режиссер.

Тогда к фильму. Расскажи, сначала пришло название-формула «Нелюбовь» — или сюжет и идея в деталях? Как родился этот заголовок?

Сначала была сама история. Сперва Олег Негин написал три странички текста, содержащих в себе будущий сюжет картины. На основе этих страниц, еще безымянных, Александр Роднянский запустил проект. Мы отыскали офис и засели в застольный период. Еще не имея в руках сценария, мы с оператором и художником искали образы будущего фильма. Социальный статус наших героев был нам понятен, и потому художник, Андрей Понкратов, стал уже разрабатывать эскизы декораций. Мы вышли на активные поиски натуры. А в это время Олег писал сценарий. Когда я получил его в руки, он уже назывался «Нелюбовь».

Меня, признаюсь, сначала смутило это название. Я решил считать его для себя рабочим и позже искать другое: например, у меня недавно возник в голове один возможный вариант — «Поле битвы». Как всегда, я надеялся, что, когда будет рожден фильм, я почувствую, как его следует назвать. Так было с «Изгнанием», например, или с «Возвращением»: я увидел готовый фильм, вспомнил короткое эссе Борхеса «Четыре цикла» и тут же понял, что никакой это не «Отец», как было написано на хлопушке, а именно «Возвращение». Но тут не произошло ничего похожего. Я, скажем так, свыкся с этим названием, не нашел лучшего. Точнее — открыл для себя глубину предложенного Олегом. А когда недавно натолкнулся на текст о двух противоположных теологических ветвях познания божественного, на указание различия между апофатическим и катафатическим богословием, сомнения мои отступили.

«При чем тут богословские науки?» — можно справедливо возразить. Да почти ни при чем. Однако если знать, что апофатика строится на отрицании, на отбрасывании одного за другим тех понятий и качеств, которые не есть Бог, то тут можно отыскать параллели. Нелюбовь — как прямое указание на тяжкое духовное состояние, и неважно, общества или индивида, — это совершенно ясное и достоверное именование того положения дел в духовной среде или в окружающей нас атмосфере, в которой обретаются наши персонажи. Так я привык к этому названию и даже полюбил его, потому что оно безупречно точно, с хирургической ясностью указывает на адрес главной проблемы, которую рассматривает наш фильм: нелюбовь. И это не простое отсутствие любви. А ее антипод. И не противоположная сторона вопроса, не банальная ненависть или холодное равнодушие, а что-то большее — нелюбовь. И никаких оговорок.

Сейчас висит вопрос о том, как назвать картину во французском прокате. Дистрибьюторы ломают голову, не могут найти точное слово. И английское название «Loveless», что переводится как «без любви», тоже не то.

Мы говорим о переводимости-непереводимости названия. А сами твои фильмы — они переводимы? «Возвращение» и «Изгнание» в России критиковали за то, что они обо всем сразу, универсальные. Дальше ты стал снимать фильмы, которые очень конкретно говорят о России, и сразу появилась проблема с переводом. Она была с «Еленой»: тема армии и призыва для многих западных зрителей не была ясна. Почему можно совершить убийство, чтобы спасти внука от армии? Что это за армия, от которой надо спасать? Это же не объяснишь в субтитрах. Или в «Левиафане»: почему не обратиться в суд, когда у тебя отнимают недвижимость, почему суд такой нехороший… Людям со стороны какие-то вещи могут не быть понятны.

Однако же понятны. Ты знаешь, я об этом не думаю совсем. И это единственно верный путь. Апичатпонг Вирасетакул снимает какие-то свои странные и загадочные фильмы, и не думаю, что он даже размышляет о том, что это кому-то где-то как-то будет непонятно.

Наоборот, он говорит себе: о, это непонятно! И руки потирает.

Я по поводу другого потираю руки: как точно удалось актеру то или это, как же это узнаваемо, как я верю в происходящее на экране. А ведь это универсальный язык правды человеческого существа; все на свете люди одинаково устроены. Разница только в несущественных деталях. Меня спрашивают: «Ну ты же про универсальное „Левиафан“ снимал?» Я говорю: почему? Все это наши реалии! Просто они абсолютно узнаваемы на любом континенте — человек везде раздавлен несправедливостью власть имущих. Во всем мире так, и, похоже, во все времена было и будет так. Я не снимаю про «них». Я снимаю про нас, родимых. Надо говорить о том, что происходит рядом с тобой. Бог с ними, что нам до них? Пусть они сами разбираются со своими проблемами. И я счастливым образом лишен этой рефлексии.

Я не думаю о том, буду ли понятен «там». Будет ли переведено верно то или иное название? Какое мне дело до этих деталей? Было бы в высшей степени странно и несправедливо по отношению к русскому зрителю специально подбирать такое название для картины, которое бы легко переводилось на другие языки. Фильм рожден в России, он русский насквозь, зачем же думать о том, насколько он конвертируем?

Сценарист Олег Негин написал сценарий и принес тебе. И первый твой фильм, «Возвращение», поставлен по чужому сценарию, хоть он сильно и изменился. В случае с «Изгнанием» была замечательная повесть Уильяма Сарояна, а в случае с «Левиафаном» — история Химейера… Как ты делаешь эти сюжеты «своими»?