Оттенки русского. Очерки отечественного кино - читать онлайн книгу. Автор: Антон Долин cтр.№ 28

Важно сказать и о чемодане. Тот самый как бы «тарантиновский» чемодан, история которого начинается в мировом кинематографе с «Поцелуй меня насмерть» Олдрича и шкатулки из «Дневной красавицы», а завершается сундуком в «Возвращении»: это емкость, в которой скрыто что-то сакральное, важное, но что точно, мы не знаем. В данном случае важно, что это не деньги, а наркотики. На мой взгляд, это еще одна отсылка к роли искусства вообще, искусства как наркотика, чего-то, что имеет опьяняющий эффект. Подобный эффект производила на публику и дилогия о братьях. «Жмурки» — уникальный для Балабанова случай фильма, который должен производить эффект обратный — не опьяняющий, а отрезвляющий.

К жанру, обозначенному Зарой как комедия дель арте, я бы добавил еще один возможный, который объединяет фильм с картиной «Я тоже хочу». Это жанр церковной стенописи danse macabre, «пляска смерти». Жанр, где все члены общества вне зависимости от пола, возраста, значимости, богатств и так далее идут в одном хороводе, держась за руку со скелетами, воплощающими смерть, и идут они понятно куда. Об этом «Я тоже хочу», действие которой завершается в колокольне рядом с церковью.

В смертельный хоровод он вписал и себя, кинорежиссера и члена Европейской киноакадемии. А фильмы продолжают жить.

Данила Багров, с его неловкой ухмылкой, в его свитере грубой вязки из сэконд-хэнда, с пистолетом за поясом, — наш брат. Наш единственный и главный герой. Трюизм, да еще и коварный: стоит всмотреться в фильм и вслушаться в то, что говорит Данила, как усомнишься в этой вроде бы привычной самоидентификации. Во всяком случае, вряд ли он был братом Сергею Бодрову, сыгравшему его (лучшую в карьере) роль, или Алексею Балабанову. Кто был ему родным, так это киллер — циничное и жестокое, хотя, несомненно, колоритное и обаятельное чудовище в безупречном исполнении Виктора Сухорукова. Так мы с Данилой братья или не братья? И есть ли тут, чем гордиться?

За эффект этой близости, почти родства, зрителя с персонажем отвечает фильм: главный, если не единственный, за все 90-е, исчерпывающе описавший и резюмировавший то переломное десятилетие. И конечно, главный для Балабанова. В нем нет еще открыточной лубочности «Брата 2» и жестокого гиньоля «Груза 200», но уже не пахнет эзотерической задумчивостью «Счастливых дней» и «Замка». Зато есть то, что Балабанов позже определит термином «фантастический реализм», где неприкрашенная документальность граничит с крайней условностью. Жесткий, четкий, лихой, откровенный, наивный, поэтичный, музыкальный, не содержащий ни одного лишнего кадра или слова. С потрясающей актерской работой, своей органикой и энергией, выходящей далеко за пределы понятия «актерская работа», — как у де Ниро в «Таксисте» или Юппер в «Пианистке». Идеально отвечающий определению «шедевр».

Я сам слушал «Наутилус Помпилиус», как слушает его Данила. Для меня это была первая рок-группа, под ее музыку мои ровесники и друзья наблюдали крушение СССР. Горькие и емкие стихи Ильи Кормильцева, отчаянный хрип Вячеслава Бутусова врезались в память надолго. Не случайно, когда герой фильма идет на концерт «Наутилуса», со сцены он слышит «Хлоп-Хлоп» (единственную их песню советского периода, звучащую со сцены!): «Нас выращивали денно, мы гороховые зерна…» Брат Данила — горошина, выпавшая из общего потока и оставшаяся в одиночестве. Так себя в те времена ощущал, наверное, любой. И точно — многие.

Данила дембельнулся, обратно в армию и на войну ему не хочется. Что он делал там, в Чечне, узнать невозможно. «В штабе писарем отсиделся», — шутит он сам, но ведь явно шутит: иначе не мог бы так метко стрелять, так хладнокровно убивать. Он вообще не хочет назад в систему, унаследованную от проржавевшей империи. Зовут в милицию — отказывается, из родного городка, где еще помнят его отца-зэка, уезжает. И оказывается в Петербурге. Не родном и для Балабанова городе, но важнейшем из тех, что он описал.

Мы могли слушать или не слушать «Наутилус», побывать в армии или нет, провести свою юность в Питере или другом городе. Все равно мы сразу узнаем этот мир, сочетающий распад рухнувшего государства и расцвет выросших на руинах сорняков, эстетскую красоту и грубейшее уродство, провинцию и столицу, бандитов и рокеров, люмпенов и «малиновые пиджаки». Кто же он, пришедший сюда из ниоткуда Брат? Его явление в начале фильма совпадает со съемками клипа на песню того же «Наутилуса» «Крылья»: песня о падшем ангеле, сброшенном на землю. Данила — в переводе «Бог мне судья», не случайно же, — то ли карает нечестивых, то ли хранит жизни тех, кого взял под свое крыло. Явно посланник высшей воли, в которой сам разобраться не успел.

Данила Багров родной нам. Его растерянность, простодушие, безжалостность — наши. Он — человек, выпавший из контекста, живущий в пору больших перемен, но переставший чувствовать Историю. Он стреляет на поражение потому, что не хочет быть поражен в правах. Но в чем именно его права, знает нетвердо. Ему необходимы близкие, а их нет. Он ищет родных, но не находит. Или находит в них совсем не то, что искал.

Герой дебютных балабановских «Счастливых дней» был бездомным, потерявшимся. Землемер в «Замке» искал себе новый дом: Балабанов с Сергеем Сельяновым не побоялись дописать Кафку. Данила идет дальше. Не растеряв себя, пытается дойти «до самой сути». Но не может. С войны — до родного Приозерска, оттуда — до Петербурга, оттуда (мы знаем) до Москвы, потом до самой Америки, откуда, всем ветрам назло, вернется обратно домой. Движение по кругу. Он, как герой гумилевского стихотворения, «сильный, злой и веселый». Как Иванушка из русской сказки, дурачок, но умнее всех.

У Ивана-дурака всегда были старшие братья, отъявленные негодяи. Вот и ответ на вопрос о том, почему Данила так прикипел к брату-предателю. Все равно иного дома, кроме брата, у него нет. Балабанов берется за обжигающе опасную тему «русского». «Это кровь твоя», — говорит Даниле мать, показывая фотографии старшего Витеньки и отправляя мальчика-ветерана к нему в Петербург. А там, в столице утопической и не сложившейся нашей Европы, за какую кровь ни схватись — чужая. Здесь звучат ключевые хлесткие фразы: «Я евреев как-то не очень» (к чему? евреев в фильме вовсе нет) и «Не брат ты мне, гнида черножопая». Реакция на стресс: вокруг французская речь и американская музыка, бандиты чеченские, единственный союзник оказался немцем, а брат — Татарином. Кличка такая. Интересно, что обе одиозные реплики, произнесенные с разницей в пять экранных минут и вошедшие в фольклор, потом отзеркалятся. Выяснится, что Данила заодно «вообще-то, режиссеров не очень», а фраза «не брат ты мне» будет в следующий раз сказана чисто русскому Павлу Евграфовичу, мерзавцу-мужу кондукторши грузового трамвая Светы.

Данила готов грудью встать на защиту своих и отталкивает чужих, ради этого ему не жалко умереть или убить. Его старания ничем не увенчаются. Наниматели и конкуренты будут стараться его убить, возлюбленная прогонит, брат заложит. «Брат» — то ли трагедия, то ли комедия одиночества героя, который мечтал о родных, а оказался со своим пистолетом на Лютеранском кладбище в компании немца, да еще режиссера, который его до смерти боится. Интересно, боялся ли Балабанов своего героя?