Лачуга должника и другие сказки для умных - читать онлайн книгу. Автор: Вадим Шефнер cтр.№ 190

– Валик, пойдем со мной!

Он остановился, вылупился на меня как на чужого. Потом узнал.

– Пауль! Откуда ты свалился?! Поставишь чарку?

– Ладно уж, поставлю.

Те двое, не задерживаясь, целеустремленно потопали вперед, а мы остались стоять на тротуаре. Я начал было рассказывать о своей женатой жизни, расспрашивать Валика о его житье-бытье, но он прервал меня:

– Идем вот в то «Мороженое», там хоть сухача выпьем для разговора. А то язык не ворочается.

Перейдя через улицу, мы вошли в «Мороженое», заняли столик в уютном уголке. Я взял по стакану каберне и по паре конфет.

– Конфеты-то с утра ни к чему, – поморщился Валентин, торопливо выпив свою порцию. – Мне бы повторить… Повторение – мать учения.

Я принес второй. Валик приободрился. Даже важность какая-то в нем проявилась.

Опорожнена посуда – Началось земное чудо!

– Вот так и живу! – с вызовом изрек он. – И не хуже других!

– Хуже! – возразил я. – Глаза бы мои не глядели…

– Ты что?! Поставил мне два граненых с этой слабятиной мутной – так думаешь, и поучать меня заимел право?! – окрысился он. Его всего аж перекосило; нервы, видать, поистрепались.

– Я к тебе по-хорошему, Валик. В порядке миллионерской взаимопомощи. Я тебе добра хочу.

– Хочешь добра – выдели еще стаканчик!

Делать нечего, я взял ему третий. Этот он осушил уже не залпом, а глоток за глотком. И сразу скис, заныл, начал катить телегу на товарищей по бывшей работе: они его недооценили, в душу ему нахаркали. Затем стал капать на жену: она его прогнала. Вот у тебя, Пауль, имеется задрыга – извиняюсь, подруга жизни, – а у меня нет.

Ты с изящною женою Дремлешь, баловень толпы, А со мною, а со мною Делят ложе лишь клопы.

Он долго жаловался, что у него теперь твердой работы нет. Он по негласной договоренности сторожит один склад, он, в сущности, на подачки живет. Обманула его жизнь…

Я тоже посетовал ему на трудности своей творчески-поэтической жизни, на недооценку меня критиками.

Не забудь, что ты не Пушкин, И не лезь тягаться с ним, Кирпичом по черепушке Мы тебя благословим!

– Пора мне в свой особняк идти, в пристанище миллионера, – заявил Валентин. – Приглашаю тебя. Увидишь, до чего меня люди-людишки довели. И хобби свое покажу. Причуду миллионера увидишь.

Мы вышли на улицу. Первым делом Валик потянул меня к той же «Восьмерке».

– Это и есть твое хобби? – подкусил я.

– Не топчи меня! Питье – это моя основная профессия. Хобби у меня другое.

Я взял пол-литра «Старки», купил полкило докторской и триста граммов сыра. Потом мы зашли в булочную и отоварились хлебом.

Заявляйтесь в мой дом. поскорее, И с собой приносите дары; Гастрономия и бакалея – Две любимые мною сестры!

Затем Валентин повел меня в какую-то узкую улочку.

– Вот и приехали! – объявил он. – Пожалте в мои апартаменты!

Перед нами высился старинный трехэтажный особняк. Подвальные окошечки его были забраны фигурной чугунной решеткой, а рамы на всех этажах – выломаны; проемы окон чернели пустотой.

– Не пужайся, дом на капремонт пошел, но склад пока что еще существует; подвал тресту нежилого фонда подчинен, – пояснил Валик.

Мы вошли в безлюдный, заваленный всяким хламом двор и остановились перед обитой железом дверью, на которой висел огромный амбарный замок. Валентин с ответственным видом полез в карман, вынул ключ и отворил дверь.

– Осторожно, тут четыре ступеньки! – предупредил он. Затем снял с невидимого гвоздя лампу «летучая мышь», зажег ее и повел меня за собой.

Подвал был сухой; в нем пахло не сыростью, а пороховыми газами, как в тире, и это меня удивило. Мы шли, петляя между штабелями жестяных и деревянных ящиков, между пригорками из пустых мешков. В одном месте были свалены в кучу старые магазинные весы; в другом – какие-то эмалированные емкости и алюминиевые жбаны. Наконец мы подошли к фанерной двери.

– Входи, Пауль, в хазу нищего миллионера! – пригласил Валентин.

Я очутился в комнатке со сводчатым потолком и выщербленным цементным полом. Справа чернел дверной проем, ведущий неведомо куда; слева маячило узенькое зарешеченное оконце, из него мутно просматривался облупившийся брандмауэр соседнего дома. В каморке стояла колченогая железная кровать, застеленная мешковиной, перед ней стол, сконструированный из ящиков; столешницей служила покоробившаяся чертежная доска. Имелся и стул со сломанной спинкой; наверно, кто-то из переезжавших жильцов дома бросил его за ненадобностью.

Когда хозяин хазы поставил лампу на стол, я увидел, что там, помимо пустых стаканов и кое-какой посуды, лежит большая пачка открыток. Я принялся перебирать их. То были фотографии киноактеров, кинорежиссеров и киносценаристов; таких в те времена было навалом в каждом газетном киоске. Неоригинальное хобби, подумал я. Но что меня удивило, так это то, что в пачке были только мужские лица.

– Не узнаю тебя. Валик: ни одной красотки нет в твоей могучей коллекции.

– Женщин я щажу, – загадочно и хмуро изрек он, откупоривая бутылку.

Мы приняли по полстакашку, и Валентин еще больше помрачнел. Он начал вдруг укорять меня в том, что я будто бы принес ему несчастье. Я, конечно, стал обороняться словесно.

Мирно текла деловая беседа, Пахло ромашками с луга…

Два людоеда в процессе обеда Дружески съели друг друга.

Валентин вдруг замолчал. Недобрая ухмылка кривила его губы. Внезапно он нагнулся и извлек из-под кровати малокалиберную винтовку и цинку с патронами.

– Ты что, укокать меня замыслил? – нервно пошутил я.

– Не тебя. Хоть тебя-то, может, в первую очередь бы следовало, – пробурчал он и, зарядив тозовку, положил ее на постель.

– Она что, как сторожу тебе полагается? – спросил я.

– Черта лысого! Я спер ее, а где – не скажу… Еще слегавишь. Найдут – срок припаяют… Впрочем, плевать мне, отсижу. Времени впереди хоть отбавляй.

Взяв со стола фотографию какого-то кинодеятеля, схватив лампу, он направился к проему в стене.

– Сейчас мое хобби увидишь! Идем, Пауль!

Я потопал за ним. Мы вступили в темный коридор, затем уперлись в штабель ящиков. Валик прибавил огня в лампе, повесил ее на свисавший со свода крюк. Затем приладил портрет к верхнему ящику специальной защипкой и пошагал обратно в комнатенку. Я – за ним.

В полутьме он взял мелкокалиберку и встал в дверном проеме в положении «стрельба стоя». В другом конце коридора, подсвеченная лампой, вырисовывалась улыбающаяся физиономия кинорежиссера.

– За то, что ты один из тех, которые не дали мне хода в киноискусство, к расстрелу тебя присуждаю! – выкрикнул Валентин, нажимая на спуск.