Дело Бронникова | Наталья Александровна Громова, Полина Вахтина, Татьяна Позднякова | страница 80 | LoveRead.ec

Ноги устают раньше, чем мысли.

Очередной проход — все так же

Там вещи разные растут.

Тут проросли столы и двери,

Тут печку кверху не измерить,

А тут живет и дышит стул.

И я сажуся на лету.

И я глотаю пустоту,

И ноги я переплету

Узлом. День где-то совсем далеко. Трехногий стол,

графин с водою.

В такие минуты я перечитывал написанное на ходу. Я уже чувствовал, что оно было пустоцветом, но мне еще не хотелось в это верить…

Это были странные стихи, наивные и кликушеские и неожиданные для самого автора.

В них мысль стремительна как выстрел,

Как шар земной пустой и быстрый

Рождалась. Бег и карандаш,

И я слежу ее, когда

Сквозь плоский зауми монтаж

Она прорвется белой искрой.

Тут старт. Сначала сухи строчки

Но вот в бессвязном сплаве слов

Истертых раковин кусочки

И глаз смеющиеся точки

На дне приметит рыболов

И держит сеть. Его улов

Пойдет на стол и будет наш.

Смотри, в котле вскипают буквы,

Темнеет, бухнут и тогда

Навар из крови или клюквы,

Навар из грязи видим вдруг мы

И опускаем карандаш.

Странен человек, когда он пишет. Это последняя, предельная духовная нагота — я никогда не решусь писать в чьем-то присутствии. Привыкаешь быть голым при женщине, но к этой наготе привыкать, пожалуй, не стоит. Я бы не хотел видеть себя со стороны. Почему это иногда оглянешься (именно оглянешься) на какую-нибудь совсем обычную вещь и вдруг становится стыдно. А впрочем, ну при чем тут стыд?

Тут смысл на ниточке висит,

Тут, издавна вертя ногами,

Бродил я тусклыми ночами

И пол как плот. Он как оплот

Вещей, явлений и событий —

Их быт совсем не так уж плох,

Особенно в моей орбите.

Они поднялись от земли,

Они стихами изошли…

Я вспоминаю себя тогда: вот худой и ощерившийся застыл на стуле, вот в кругу враждебных друзей говорю что-то жесткое, но неубедительное, вот вещи, обставшие меня.

Вот выпрямляюсь и расту я,

Вот я врастаю в их концерт.

Простое здесь прищурит глаз,

Окном и форточкой трещит.

То вдруг оно покрыто льдом,

То снова на дворе весна —

Оно постигло ход причин,

Пробрякав форточкой: «Ага!»

Помимо выхода вовне

Окно живет еще во мне…

…

Семь шагов вперед, поворот — и я у зеркала. Странно —

Я не увидел в нем свой профиль:

Законно или вопреки

Законам дня, законам крови,

Законам оптики прокис,

Прогоркл, протух, как ветра свист,

Мой вид. И вот большие брови

Поверх, подстрочные и вровень,

Хотят листами развестись.

Разведка бросилась в стекло —

Разметка комнаты на месте,

И только рамкой осеклось,

И мысли целиком не вместит.

И нос мой выглядит. И он

С боков и снизу искажен.

«Ага!» — буркнул я, добравшись до сущности. Было 24 августа 1927 года. Был день тяжелый своей незапоминаемостью, день, в котором все проходило мимо, день истертый как раковина.

Был день ненужный и пустой

С утра насыщен до отказа

Часов упорной суетой:

Порой в движениях и фразах

Какой-то чудился намек —

Но я понять его не мог.

Был день исчерпан до конца…

Трехногий стол, графин с водою.

И ночь казалася седою,

Давила холодом свинца.

Движеньем маятник пылал,

Таил размеренный восторг.

Я шел. И комната плыла.

И неизменен был повтор

Ее вещей. Дойдя до двери

Я верил (мне хотелось верить),

Что в полумраке, за спиной,

Гнездится мир совсем иной.

Что там отбрасывают вещи

Пустой покров привычных форм,

Что там железо и фарфор

Острее разнятся и резче,

Что та же вещь иначе ляжет

Трехмерность утеряв и тяжесть.

Я это думал. Но под взглядом

Вставали вещи прежним рядом,

Пространство мерили собой:

Казалось — прочный и скупой

Порядок их непоправим —

Они сильны, они бессменны…

И снова надвигались стены.

И снова выплывал графин…

…

Эта комната — груда страниц

Неокрепшего гнева и страха,

В этой комнате, что уронил свое детство и юность с размаху.

Этой вещью. Это больше, чем вещь.

Это год. Это даже эпоха.

Это стекол и двери похоть.

Это я (если только я есть)…

1930

Поездка в направлении сна

Поезд не двигается — Предчувствие.

Осенью 1930 г. автор пересек СССР в направлении ю-в. Он был приглашен штатным сценаристом на одну из окраинных кинофабрик. Путешествие было связано для него с рецидивом некоторых настроений…

…Из осени он въехал в лето.

Поездка, в сущности, была

Командировкой. И при этом

Сулила встречи и дела.

Скандировал: «Командировка!»

Неторопливо вспоминал

Каких-то женщин имена,

Осенних дней тупую ковкость,

Отъезда спешку, первый снег

И договора жирный росчерк.

И в потеплевшем полусне

Тяжелый поезд полз наощупь.

Был стук колес для смысла вреден,

Был с ударением на третьем.

Под этот стук немудрено

Втянуться в частоту дремот.

И сценарист в углу вагона

Уже без воли, незаконно

Существовал; над ним нависли

Обрывки образов и фраз

(но просыпаясь каждый раз,

Свои напыщенные мысли

Сознанья ясного кинжалом

Без сожаленья обрезал он).

Раздвинут смысл — и право, ловко, —

Двенадцать букв — командировка:

Так завершал Тиберий Гракх

Под рев ослов неутомимо

Свой путь в Испанию из Рима

И в кости с ликтором играл;

Так в гневном чаянье реформ

Суровый Лютер ехал в Вормс

И в Петербург, навстречу новым

Победам, — острый Казанова;

И Грибоедов — в Тегеран;

(И сценарист — почти туда же,

Не титулован и не важен,

Везет инерцию пера…

…

Неделя без Вас.

(…И дорога, как росчерк,

Гора — из земли выпирающий локоть:

Он выглядел, в сущности, очень неплохо,

Холодный на вкус и тяжелый на ощупь.

Мычали стада, вдалеке и с акцентом,

И сумерки падали как по команде,

И росчерк дороги…) Ваш образ бесценный

Возил я с собою в жилетном кармане…

1931

Дело Бронникова - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Александровна Громова, Полина Вахтина, Татьяна Позднякова cтр.№ 80

Онлайн книга - Дело Бронникова | Автор книги - Наталья Александровна Громова , Полина Вахтина , Татьяна Позднякова