Три месяца уже прошло (после революции. — М. К.) Народу обещали, что будет больше продовольствия и топлива, но всё стало хуже и дороже. Они всех обманули — мне жаль народ. Скольким мы помогали, но теперь всё кончено. [...]
Ужасно думать об этом! Сколько людей зависело от нас! А теперь? Хотя о таких вещах не говорят, я пишу об этом, потому что мне так жаль тех, для кого жизнь теперь станет труднее. На то Божия воля! Дорогая моя, надо кончать. Нежно целую Вас и Тити. Христос с Вами.
Сердечный привет (от государя. — М. К). Любящая вас тётя Беби».
От государыни императрицы Александры Феодоровны М.М. Сыробоярской, Тобольск, 17 октября 1917 года: «Мои мысли Вас много окружают. Столько месяцев ничего о Вас не знала, и Вы мои семь писем не получили. Только два... Перестала почти писать, только изредка. Боюсь другим повредить. Выдумают опять какую-нибудь глупость.
Никто никому не верит, все следят друг за другом. Во всём видят что-то ужасное и опасное. О, люди, люди! Мелкие тряпки. Без характера, без любви к Родине, к Богу. Оттого Он и страну наказывает.
Но не хочу и не буду верить, что Он ей даст погибнуть. Как родители наказывают своих непослушных детей, так и Он поступает с Россией. Она грешила и грешит пред Ним и недостойна Его любви. Но Он, всемогущий, всё может. Услышит наконец молитвы страдающих, простит и спасёт, когда кажется, что конец уже всего. Кто свою Родину больше всего любит, тот не должен веру потерять в то, что она спасётся от гибели, хотя всё идёт хуже. Надо непоколебимо верить. Грустно, что рука его не поправилась, что не придётся вернуться на старое место, но это лучше. Невыносимо тяжело и не по силам было бы. Будьте бодрой. Оба не падайте духом. Что же делать, придётся страдать, и, чем больше здесь, тем лучше там. После дождя — солнце, надо только терпеть и верить. Бог милостив, своих не оставит. И Вы увидите ещё лучшие дни. Александр Владимирович молод — много впереди. Надо перенести смертельную болезнь, потом организм окрепнет, и легче живётся и светлее. Молюсь всем сердцем, нежно обнимаю. Сестра А.»
Из письма государыни императрицы Александры Феодоровны к А.В. Сыробоярскому, Тобольск, 10 декабря 1917 года: «Как я счастлива, что мы не за границей... Как хочется с любимым больным человеком всё разделить, вместе пережить и с любовью и волнением за ним следить, так и с Родиной. Чувствовала себя слишком долго её матерью, чтобы потерять это чувство, — мы одно составляем и делим горе и счастье. Больно нам она сделала, обидела, оклеветала и т.д., но мы её любим всё-таки глубоко и хотим видеть её выздоровление, как больного ребёнка с плохими, но и хорошими качествами, так и Родину родную».
Приведённые выдержки из писем не требуют никакого комментария. Слова императрицы выражали, несомненно, общие мысли, общее настроение всего семейства.
Патриотизм царской семьи ещё до революции казался чем-то странным на общем фоне ставшей модной критики России либеральным обществом, всеобщей жажды республиканских перемен. Поэтому патриотизм царя и царицы, не желавших ничего менять в Отечестве в угоду европейской цивилизации и в ущерб российской самобытности, по-разному воспринимался и оценивался окружающими. Но нам дороги те воспоминания, где любовь к России царственных мучеников оценена настоящими верноподданными.
Флигель-адъютант А. Мордвинов: «Будучи глубоко верующими христианами, они были русскими и православными в особенности. Из этого мировоззрения главным образом и вытекали их национальный патриотизм, их мистическое настроение, их покорность судьбе и стремление полагаться во всём на волю Бога. Отсюда же проистекало и их отношение ко всему социалистически-безбожному, либерально-материалистическому.
Они оба (император и императрица. — М. К.) не были и не могли быть «демократами» в том смысле, каким проникнуто это слово в современной партийной жизни и какими их хотела бы видеть наша общественность. Но они всем сердцем и всей душой любили свой народ, притом с той силой и благородством, которые даются в удел лишь немногим, только избранным аристократам по духу и крови: такими они и были в действительности...
Быть и сознавать себя русскими было не только их гордостью и радостью, но той необходимостью, без которой, по их искренним выражениям, терялась бы вся прелесть их существования. Они не понимали для себя возможности жить вне России. Как настоящие христиане и глубоко культурные люди, они стремились любить всех, не разбирая национальностей, но русские для них всегда были несравненно лучше всех...
Служение России и народу она (государыня. — М. К.) ставила главной целью своей жизни и радовалась необычайно каждому искреннему чувству, проявленному по отношению к ней кем-либо из этого народа, знатного и ничтожного. Помню, с каким чувством удовлетворения императрица показывала мне ту груду писем, занимавших чуть ли не целый угол её комнаты, которые она получала с фронта и из отдалённых деревень с наивными выражениями любви и благодарности».
И.В. Степанов с восхищением рассказывает о том, что Александра Феодоровна всегда сочувственно относилась к изданиям для народа, очень любила наглядные школьные пособия, часто повторяла, что ей нравятся русский язык, русская речь: «Императрица скоро научилась прекрасно говорить по-русски и писала красиво, вполне владея литературным слогом... Все ходатайства о помощи кому-то встречались всегда императрицей с редкой отзывчивостью, и очень много любви к народу было в этих заботах царицы о деревенских делах. Когда мне приходилось беседовать с Александрой Феодоровной, я всегда уходил от неё с полным убеждением, что это не только высокообразованная, чуткая женщина, но человек, полюбивший глубоко Россию и её народ и желающий сделать для него много добра.
Знают ли многие, что Александра Феодоровна серьёзно интересовалась земельным вопросом России и поддерживала мысли о принудительном (в некоторых случаях) отчуждении земель для наделения ими крестьян? Пройдёт время, и справедливая оценка скажет о русской императрице Александре Феодоровне много хорошего. Эта женщина — чудная мать, верная жена, прекрасный, твёрдый, непеременчивый друг, глубокая православная христианка...
Императрице обычно ставят в вину, что своим влиянием она мешала нормальному течению государственных дел, что она, как говорилось, “путалась” во все распоряжения государя и его величество будто бы смотрел на всё её глазами. Мне кажется, в этих обвинениях есть значительное преувеличение. Долгие годы императрица стояла совершенно в стороне от государственных вопросов и всецело жила только семейными интересами и делами благотворительности.
Но настали смутные, тяжёлые годы, когда не только царская семья не могла жить спокойно, но когда сама жизнь государя и наследника подверглась опасностям. А сколько было ложных тревог! Каково всё это было переносить серьёзной, умной, любящей жене и матери?!
Надо бесстрастно разобрать эти отношения и понять их сущность, а не произносить обвинения с чужого голоса и по преимуществу тех людей, которые сеяли в обществе смуту и недоверие к царскому дому».
Юлия Ден писала: «Благодаря своей добросовестности и доскональности, о которых я уже отзывалась как о главных её чертах, государыня была более русской, чем большинство русских, и в большей степени православной, чем большинство православных».